Мари-Бернадетт Дюпюи: Сиротка. Дыхание ветра

На этих страницах, которые рождаются под моим пером, я храню верность своим героям и не хочу покидать их на половине пути.

Мне случалось гостить в Квебеке, и я неизменно заезжала в Валь-Жальбер. Это место, напоенное поэзией и историей, завладело моим сердцем. Я ощущаю там биение прошлого, все еще богатого преданиями и воспоминаниями. Выбранное мною время — зима 1939-го и лето 1940-го — было суровой порой. Весь мир постепенно втягивался в войну, еще полностью не осознавая многочисленных последствий этого бедствия.

Эта третья книга, наверное, самая интимная из всех, пахнущая свежевыпавшим снегом, рисует беспокойную каждодневную человеческую жизнь.

Угрозы нарастают, любовь становится явью, а Эрмин, Соловей из Валь-Жальбера, силой обстоятельств превращается в решительную женщину, готовую бороться за тех, кого она любит.

От всей души я рассчитываю на поддержку тех, кто постоянно просит меня написать продолжение этой книги. Теперь я с радостью могу надеяться, что эта прекрасная история еще не закончена.

Спасибо вам, дорогие читатели.

М.-Б. Д.

С самого рассвета крупными хлопьями падал снег. В старой хижине Талы, превращенной с годами в благоустроенный дом, от досок которого все еще исходил легкий смолистый аромат, царила глубокая тишина. Стоя у окна, Эрмин не узнавала знакомый сердцу зимний пейзаж: только белая, однообразно белая пелена.

Она стукнулась лбом о стену и застонала, словно раненый зверь. Она боролась с непреодолимым желанием изо всех сил удариться головой об оконное стекло, разбить его, ощутить боль, чтобы начало страдать тело и перестала страдать душа.

— Нет, нет! Только не это! — простонала она. — Дитя мое, радость моя, мой малыш…

Страшная картина, которая неотвязно терзала ее, вновь завладела ее сознанием. Снова и снова ей чудилась колыбелька, в которой покоился ее сыночек трех недель от роду, совсем еще крошечный, но неподвижный, спящий вечным сном.

— Мой маленький Виктор никому не причинил зла! — растерянно шептала она. — Ну за что Господь наказал моего ангелочка? Он же ничего дурного не сделал! Ну почему Он отнял его у меня? Это невозможно…

Ребенок умер 15 ноября, а Эрмин все никак не могла оправиться от потери, поскольку во всем винила только себя. Бледная, похудевшая, с разметавшейся по плечам копной светлых волос, она монотонно раскачивалась взад-вперед и снова билась лбом о деревянную перегородку.

«Все оттого, что мы были слишком счастливы, — думала она, терзаемая угрызениями совести. — Все из-за меня. Я впала в грех тщеславия, в погоне за славой пренебрегла материнским долгом. Никогда себе этого не прощу! Настоящая женщина бережет себя, когда носит ребенка, а я без конца разъезжала, соглашалась на любые контракты. Предупреждал же меня Тошан!»

При мысли о муже она горестно вскрикнула. Он все еще не вернулся, и его отсутствие становилось непереносимым.

Эрмин била нервная дрожь, и она погрузилась в воспоминания, которые бережно хранила в душе.

«Конечно, когда-то раньше были и мы счастливы на этой земле! — думала она. — Скоро минет пять лет с того дня, как я вернулась в Квебек и провела здесь с Тошаном несколько дней. Было это в январе тридцать пятого. Бог ты мой, как тогда все здорово получилось! Мне удалось выбраться к любимому, чтобы вместе отпраздновать Рождество [1] См. вторую книгу трилогии «Нежная душа. Сиротка». Отношения между Эрмин и Тошаном были натянутыми, и Эрмин решила приехать к Тошану и помириться с ним. ( Здесь и далее примеч. автора, если не указано иное. ) . Дети были у мамы в Валь-Жальбере. Мы остались вдвоем, вдалеке от всех и вся, совсем одни, и от этого были счастливы. Какое это было райское блаженство, когда мы спали, укрывшись шкурами, как индейцы. До чего прекрасные ночи мы проводили! А потом я выступала в “Фаусте” в Капитолии [2] Квебекский театр, где Эрмин дебютировала в опере. В этом же здании располагалось Управление кинематографии. , я никогда еще так хорошо не пела, а все потому, что была безмерно счастлива».