Кэтрин Довиль - Глазами любви

Она сказала, что шотландский лев будет ле­жать у его ног. Так и случилось: король Уильям Лев побежден и взят в плен. Он стал узником ко­роля Генриха. Что же касается размолвки с Па­пой Римским из-за убийства архиепископа, то он принес публичное покаяние, мучительное для не­го, и считал, что Бекет, черт бы его побрал, удов­летворен, где бы он там ни был.

И точно, как она и сказала, когда он допыты­вался у нее и разжал ее руку с истекающим кро­вью конем, что его возлюбленный старший сын Генри действительно мертв. А теперь сторонники молодого принца, а их было немало, ненавидели его.

Все, что она сказала, сбылось, говорил себе Генрих. И даже в ужасный момент откровения он был уверен, что она всего лишь средство, которое использовал вестник смерти, чтобы облечь эту весть в слова.

Матерь Божия! Кто может осудить его за то, что он отослал девушку? Он надеялся, что никог­да больше ее не увидит. Он не испытывал жажды мести, только печаль.

– Ваше величество, – обратился к нему Джилберт Фолиот, – поговорите со мной. – Епископ поспешно сделал знак рыцарю с кувши­ном вина. – Все ли с вами в порядке?

А теперь, говорил себе Генрих, тамплиеры хо­тят заполучить ее, считая, что она стала причиной отступничества и падения де ля Герша. А англий­ские епископы, всегда готовые найти корень зла, особенно если речь идет о красивой молодой жен­щине, были бы счастливы предать ее церковному суду и устроить в Йорке дознание и процесс.

Внезапно король поднялся с места.

– Я отдам ее вам, – сказал он.

Пока изумленный Фолиот смотрел на него, Генрих передал петицию тамплиеров одному из писцов.

– Ее привезут в ваше отделение в Эдинбур­ге. Я сам назначу рыцаря, который это сдела­ет, – сказал он тамплиеру. – Это будет один из моих рыцарей, происхождение, семья и благород­ство которого таковы, что, клянусь честью, он не поддастся никаким колдовским чарам этой ведь­мы. Джилберт, – обратился он к епископу, – куда ты его поместил? Пошли за смотрителем и тюремным надзирателем. Сейчас мы найдем нашего несравненного рыцаря и сообщим ему эту весть.

Магнус пребывал в забытьи, поэтому с тру­дом, нетвердо держась на ногах, поднялся, услышав поворот ключа в замке, и попытался привести в порядок свою помятую одежду.

В тусклом свете, освещавшем нижнюю часть донжона, он сначала не мог разглядеть фигуру, стоявшую в дверях, заметил только, что фигура эта была приземистой, плотно сбитой, и держался пришедший с вызывающей самоуверенностью. Магнус также обратил внимание на цвет его во­лос – они казались светло-рыжими, тусклыми, почти выцветшими.

Позади этого человека стоял тюремщик вмес­те со смотрителем и двумя приставами. Магнус не мог отвести от них глаз.

«Иисусе! – подумал он. – Да ведь это сам король!»

– Ваше величество! – Это было все, что он сумел вымолвить. Магнус тотчас опустился на одно колено на каменный пол камеры, покрытый соломой, и склонил голову.

Король Генрих стоял над ним, уперев руки в бока.

– Так вот куда упек тебя отец, – заметил он и огляделся по сторонам. – Здесь только ты? И без цепей? Если бы ты был моим сыном, паре­нек, я бы не стал с тобой так церемониться.

– Да, ваше величество. – Магнус все еще пытался изгнать из своего голоса остатки сна.

– Я так понимаю, – продолжал король Ген­рих, – что ты по-прежнему отказываешься обру­читься с дочерью Кинчестера?

Король зашагал взад и вперед по узкой каме­ре, оглядывая постель из соломы, деревянный стол и единственный стул.

– Бедная девица! Для нее это такое униже­ние!

Магнус отлично знал, что это не так.

– Она любит моего брата Роберта, ваше величество, – прохрипел он. – И чувство это взаимное.

Генрих посмотрел на него из-под рыжеватых бровей.

– Твой отец мне этого не говорил.

Магнус осмелился поднять глаза:

– Мой отец, ваше величество, обладает железной волей. Он не стал бы вам говорить, потому что хочет, чтобы я поступил так, как желает он.

– Гм. – Король отвернулся от Магнуса и заложил руки за спину. – И поэтому последние несколько недель ты просидел в заточении, предпочитая оставаться в тюрьме, нежели покорится воле отца и моей.

Прежде чем Магнус смог ответить, король заговорил снова:

– Ты ведь знал моего сына принца Генри которого называли Молодым Королем?

Магнус поколебался, глядя на приставов поверх головы короля и на тюремщика, стоявшего в дверях. На их лицах не отражалось ничего. Но никто никогда не знал, что может произойти при упоминании имени принца Генри. Ходили слухи, что у короля все еще случались приступы необу­зданной ярости, когда он начинал бушевать, или же лил безутешные слезы.