Кэтрин Довиль - Глазами любви

Отворила привратница, сестра Констанция. Сначала она открыла маленькое окошечко в воро­тах, чтобы узнать, кто прибыл.

– Нам сообщили, что ты едешь, – только и сказала она, но Идэйн уловила радость в ее го­лосе.

Идэйн услышала, как отодвигается крепкий засов. Распахнулись тяжелые деревянные двери.

И Идэйн со вздохом вступила в свою оби­тель.

Король Англии очень из­менился, в этом не было никаких сомнений.

В июле король Генрих принес публичное по­каяние по эдикту Папы. Он прошествовал боси­ком, одетый в мешковину, до Вестминстерского собора, чтобы показать глубину своего раскаяния и получить отпущение грехов за свою вину в смер­ти Томаса Бекета. Несколькими неделями позже Уильям Лев, король Шотландии, был захвачен анг­лийскими войсками в Эйлнуорте, и на этом при­граничная война закончилась.

Командор отделения тамплиеров в Эдинбурге наблюдал, как король шел через двор замка к Белой башне, направляясь на их встречу, и подумал, что теперь груз грехов больше не давит на королевские плечи. Генрих считал, что все несчастья, сопутствовавшие его правлению, остались в прошлом: убийство архиепископа Бекета, смерть его сына принца Генри, молодого короля-соправителя, не говоря уж о меньшем несчастье – войне с Шотландией.

Но по тому, как выглядел король Генрих, по сутулости его плеч, по тому, каким изможденным казалось его лицо, можно было судить, что на са­мом деле это далеко не так.

Конечно, командор считал, что его долг – скорбеть и сочувствовать Генриху Плантагенету, потому что он много перестрадал. Король был ис­кренне привязан к своим непутевым детям, а над­менный Бекет был его ближайшим другом. Когда король сболтнул в сердцах о Бекете, то никак не ожидал, и это в общем-то было общепризнанно, что его слова будут восприняты буквально. Но на­родное мнение по всей Британии было таково, что короля считали в какой-то мере причиной обеих этих трагедий.

Если бы во время одной из своих попоек ко­роль Генрих не кричал: «Неужто никто не ото­мстит за обиды, которые я претерпел от этого смутьяна-попа?» – то четверо из его придворных рыцарей не ринулись бы тотчас в собор убивать архиепископа Бекета. Злые слова короля, произ­несенные им в пьяном виде, имели последствия, которым суждено преследовать его всю жизнь.

Что же до смерти его старшего сына, последо­вавшей в результате болезни, то и тут все были настроены против короля. Было неразумно с его стороны короновать мальчика как соправителя. Никто не ожидал, что король поделится с ним властью. Все прекрасно знали коварство короля Генриха. Старая королева Элинор, имевшая соб­ственное королевство Аквитанию, убедилась в этом на горьком опыте. Теперь она пребывала в заточении Бог знает где, а прежние ее владения в Аквитании стали вотчиной Генриха.

И теперь, думал командор, наблюдая, как ко­роль в сопровождении эскорта входит в башню, можно надеяться, что хоть какой-то мир и покой снизойдут на душу и сердце этого беспокойного правителя. Но, конечно, из всех злоключений больше всего короля подкосила смерть его стар­шего сына. Генрих Плантагенет мог пережить по­терю Бекета и отчужденность с королевой Эли­нор, но так и не мог вынести бесконечных на­скоков своих мятежных принцев. Однако смерть молодого короля принца Генри ожесточила, иссу­шила и состарила Генриха Второго.

Командор услышал шаги на лестнице и приго­товился встречать гостей. Ему не раз напоминали, что для этой встречи с королем и ее успеха ему должна сопутствовать удача. Его предупреждали, что Генрих стал более непредсказуемым и желч­ным, чем всегда.

Рыцарь широко распахнул деревянную дверь. Король в изысканном одеянии из красного барха­та, отделанном мехом горностая, вошел в анфиладу комнат. За ним следовали несколько цистерианских монахов-писцов и элегантный Джилберт Фолиот, епископ Лондонский и один из главных советников короля.

Командор тотчас опустился на одно колено и склонил голову. Нечесаный, с воспаленными крас­ными глазами, Генрих прошел мимо него, взял из буфета кувшин с вином и чашу и налил себе. Судя по красноте его лица, король сегодня начал пить рано.

– Что это? – спросил он епископа Лондон­ского, рухнув на стул. – Тамплиер? Это тот, что обратился к нам с петицией?

Епископ Лондонский склонился к его уху и напомнил:

– Это Жэрве де Бонриво, ваше величество, командор эдинбургского отделения ордена Бед­ных Рыцарей Храма Соломонова в Эдинбурге. Он смиренно просит вашего внимания в связи с неотложным и важным делом, касающимся одного из братьев этого ордена.