Елена Арсеньева - Одна любовь на двоих

Петр недоверчиво осматривался, прижимая к груди завещание отца. И Бережной, который исподтишка к нему приглядывался, видел, что покой и смирение отнюдь не нисходят к нему. Петр смотрел с прежним озлобленным недоверием, потом зажмурился, вздохнул тяжело, а когда открыл глаза, они поразили Бережного своим безумным выражением.

– Врете небось, — хрипло сказал Петр. — Врете все… все вы против меня сговорились! Как только примирюсь с вами, вы со мной тягаться начнете, оттяпаете у меня все, что сейчас сулите… Нет! Я вот какой выход вижу — это завещание увезти отсюда подальше да скрыть понадежней! Знаю я такое место… Тогда вы свои слова назад взять не сможете!

Он огляделся:

– Эй, есть кто на конюшне? Живо коня мне! Фролка! Запорю, коли хоть миг промедлишь!

– Иду, барин! — послышался испуганный голос, и на пороге конюшни появился уже знакомый нам мальчишка, ведя в поводу соловую лошадку. — Вот, извольте!

– Неоседланную? — гневно вскричал Петр. — Запорю!

– Так вы ж велели не медлить! — залился слезами конюшонок. — А седлать — долго!

– Ладно, черт с собой! — Петр сунул бумагу за пазуху и попытался взобраться верхом, однако лошадь нервно выплясывала перед ним и не подпускала к себе. Он вырвал у конюшонка поводья, намотал на руку и заломил морду лошади: — Стоять, дура!

Лошадь не желала повиноваться.

– Стоять! — закричала в это мгновение и Ефимьевна, от всей души пожелавшая помочь барину. — Не то застрелю! — И она неуклюже прижалась щекой к прикладу. Ружье ходуном ходило в ее руках.

– Волжанка! — испуганно воскликнула Ульяша, на миг оторвавшись от Анатолия и узнав свою лошадь. — Милая, стой!

Соловая кобылка, чудилось, послушалась… притихла на миг, Петр подпрыгнул, занес было ногу поверх ее спины, как вдруг…

– Ах ты старая тварь! — раздался женский крик. — Ты что творишь, сумасшедшая! В кого целишь-метишь! Петруша! Беги!

И все увидели, что из дома на крыльцо выскочила полуголая, распатланная, заспанная Лушка. Очевидно, когда ее многочисленные любовники дали деру, она мигом уснула, истомленная их многократной пылкостью, а вот теперь проснулась — и невесть что померещилось ей при виде Ефимьевны, которая целилась из охотничьего ружья в любимого Лушкиного барина!

Не дав себе труда задуматься над полнейшей нелепостью того, что ей причудилось, Лушка всей тяжестью навалилась на Ефимьевну. Ключница ахнула — и выронила ружье, которое упало на землю… Раздался выстрел из двух стволов!

Это было слишком для перепуганной лошади. Она рванулась так, как будто ей под хвост сунули пучок просмоленной да подожженной соломы. Петра, рука которого была обмотана поводьями, сбило с ног и проволокло по земле, а потом, при резком скачке лошади, ударило о стену дома.

Раздался общий крик… Лошадь носилась по двору, волоча за собой безжизненное тело с разбитой, окровавленной головой.

– Волжанка! — закричала Ульяша, бросаясь к ней. — Стой!

Испуганная лошадь метнулась еще раз туда-сюда, потом замерла, дрожа всем телом и пряча голову на плече хозяйки, как будто умоляла защитить ее от человеческих жестокостей.

Ульяше пришлось держать ее и шептать успокаивающие слова, пока Анатолий и Бережной пытались распутать поводья, захлестнувшиеся вокруг руки Петра намертво. В конце концов, Фролка принес из конюшни нож, поводья разрезали. Руки Петра болтались нелепо, поворачиваясь к телу невероятными углами: они были переломаны. Ноги тоже. Но врачевания Петру уже не требовалось — он был мертв.

Анатолий и Бережной переглянулись, потрясенные возмездием, столь внезапно и в то же время столь своевременно настигшим этого жестокосердного, расчетливого, алчного человека.

Петра унесли в дом, где его встречала рыдающая Фенечка. За мертвым телом шли совершенно обмершие от горя Ефимьевна и Лушка. Обе имели такой вид, словно лишились счастья всей своей жизни, и Анатолий невольно задумался над причудами сердечных привязанностей, которыми мы порой награждаем людей недостойных… Главное, чтобы нам они казались достойными!

Трупы Ганьки и Семена унесли в погреб.

Волжанку увели в конюшню. Ульяша тихо плакала, глядя на любимую лошадь, которую судьба дважды избирала своим губительным орудием…

Тем временем Анатолий кликнул двух дворовых людей — попрятавшиеся было лакеи и сенные девки вылезли из тайных щелей и спешили выявить преданность новым своим хозяевам — и дал им какое-то поручение. Для одного оседлали лошадь, и он спешно ускакал, второй побежал из усадьбы на своих ногах — видимо, путь был недалек. Бережной, выслушавший его распоряжения, одобрительно кивнул и пошел было в дом, откуда доносились причитания Фенечки — пора, наконец, обняться с любимой и утешить ее. На пороге он, однако, оглянулся с видом несколько смущенным.