Елена Арсеньева - Одна любовь на двоих

– Ты, Петр Иваныч, верно сказал, что я государственный чиновник, — снова заговорил Бережной. — Я тут и есть представитель закона. Так неужели ты думаешь, что я дам тебе на своих глазах невинного человека убить, а потом буду покрывать убийство? Да я жизнь положу на то, чтобы тебя на каторгу отправить! Поэтому брось пистолет, угомонись, давай поговорим…

– Не о чем мне с тобой говорить! — взвизгнул Петр. — Семка! А ну, поди сюда!

Чума-сыромятник, доселе маявшийся в сторонке, сделал робкий шаг к своему барину:

– Чего изволите?

– Подойди к Бережному и обыщи его! — приказал Петр. — Сдается мне, что у него под рясой еще один пистолет припрятан! Найди и дай мне!

Семен не двинулся с места.

– Предатель! — взвыл Петр. — Трус и предатель! Ты что, поверил, будто Бережной спустит тебе тот выстрел в спину? Спустит, что из-за тебя чуть не сдох в лесу? Спустит, что ты к Феньке лапы тянул? Некуда нам деться, одно остается — прикончить его! Тогда опять все по-старому будет. Сестру я тебе отдам, если преданность свою мне докажешь! Иди, обыщи его!

– Не трудись, — жестом остановил его Бережной. — Нету у меня больше пистолета под рясой. Подумай хорошенько, Семен! Сколько раз тебя твой барин обманывал? А я — служилый человек, мое слово — все равно что печатью скреплено. Коли сказал, что отпущу тебе тот выстрел, — так оно и будет. Но о Фенечке забудь, моя она была — моею и будет!

– Да уж тут не до барышни, — слезливо протянул Семен. — Тут самому живу бы остаться!

– Обыщи Бережного! — завизжал Петр. — Не то пуля твоя будет!

– Да брось ты, Петр Иваныч, — по-свойски отмахнулся управляющий. — Ну что ты гоношишься! Того убью, другого, третьего… Пистолет-то у тебя один? Выстрелить только один раз сможешь? Выстрелишь, потом, покуда чухаться будешь, все прочие на тебя и навалятся!

– А ты этого уже не увидишь! — вскричал Петр и спустил курок.

Семка даже вскрикнуть не успел — повалился навзничь с пробитой головой.

Ульяша спорхнула с двуколки и кинулась к Анатолию. Припала к нему, прижалась… нет у них будущего, она знала, но хоть один миг счастья есть. Если Петр выстрелил в Семена, значит, в Анатолия он уже не сможет выстрелить! Значит, его жизни ничто не угрожает!

– А! — закричал Петр. — Беззащитный я остался! Все против меня!

– Я с тобой, Петруша, родименький! — послышался голос Ефимьевны, и все увидели, что она стоит на крыльце, потрясая двуствольным охотничьим ружьем Леклера. — Заряженное! Бери да пали в тех, кто против тебя злоумышляет! Ишь чего вздумали — руки к барскому имуществу тянуть! Не ваше оно! Не ваше! Старый барин сколько раз говорил, что все Петруше отдаст!

– Говорить-то он говорил, — подал голос Анатолий, прижимая к себе Ульяшу. — А перед смертью написал совсем другое завещание. Все на три части поделил, поровну на всех своих троих детей. Теперь не только ты тут хозяин, Петр, и Фенечка хозяйка, и моя матушка. Одумайся, помирись с родственниками, мы свои люди, мы тебе все простим, зла тебе не сделаем.

– Врешь! — повернулся к нему Петр с выражением такой ненависти на лице, что Анатолий даже покачнулся, пытаясь отодвинуть за спину Ульяшу, но она неотрывно цеплялась за него. — Врешь! Вечно ты врешь! Голову мне заморочить хочешь? Ефимьевна! Пали в него! Пали в Славина!

– Да как же, миленький? — испуганно воскликнула Ефимьевна, нелепо вертя ружье. — Я, чай, стрелять не научена, не бабье это дело! И не ведаю, на куда тут нажимать-то!

– Петруша! — послышался голос сверху, и все увидели Фенечку, которая свесилась из окна и махала листком бумаги. — Петруша, ты посмотри, вот оно, батюшкино завещание! Ты сам прочитай!

Она разжала пальцы, и листок мягко полетел вниз.

Словно по заказу, он упал прямо под ноги Петра, и тот порывисто схватил его. Поднес к глазам…

– Не верю! — прошептал потрясенно — и завизжал бешено: — Не верю! Нет! Все мое! Здесь все мое! Руки прочь!

– Петенька! — рыдала, свешиваясь сверху, Фенечка. — Братец, родименький! Успокойся! Я тебе все свое отдам, мне ничего не надобно!

– Умница, милая моя, — добродушно кивнул Бережной, поднимая к ней лицо, и исстрадавшиеся, разлученные любовники обменялись пылкими взглядами. — Я Фенечку и в рубище заберу. Моего нам обоим хватит, еще и для будущих детей останется. Не грусти, Петр Иваныч, успокойся, не столь уж ты обеднеешь из-за этого завещания. Две трети имущества твои.

– Да и моя матушка не обеднеет без третьей части, — проговорил Анатолий. — Жила она без перепечинских угодий — и дальше проживет. И я без них обойдусь, мне эти земли и леса никогда не нравились. Так что… так что, Петр, брось-ка ты эту бумагу, никакого значения она не имеет. Был ты здесь хозяином — им и останешься.