Жанна Бурен - Май любви

«Теперь они разлетаются. Мне нужно научиться не обременять их своей опекой. Это горько, но разумно. Уход Флори, ставшей супругой, — нормальная вещь и не должен меня огорчать. И все же… ступив вчера за порог нашего дома для замужества, разве наша дочь, несмотря на всю мою готовность к этому, не унесла с собою частичку моего сердца? Отрицать это было бы напрасно. Это заставляет меня страдать. Мне больно, когда я вижу, как мой пятнадцатилетний ребенок с радостным смехом, несмотря на всю преданность мне, уходит от меня в руки своего юного мужа. Ее радость вызывает во мне сознание ее счастья и одновременно разрывает мое сердце. К этому придется привыкнуть. Ведь это лишь начало… В конце концов, Флори живет близко, всего лишь на другом берегу Сены. И к тому же уже сегодня придет вместе с Филиппом, чтобы поужинать с нами».

Матильда вытерла лицо. Теперь она чувствовала себя бодрее. Ванна, очистившая тело, придала ей новую энергию. Исполненная решимости преодолеть умиление — сентиментальную вязкость его она категорически не принимала, — Матильда отказалась от жалости к себе, опасностью которой это преодоление было так чревато. Другие ее дети, работа, которую она делила со своим мужем, общность вкуса к профессии — всего этого было достаточно, чтобы утешить ее и занять.

«Еще одна опасность кроется в мысли о том, что, став тещей, я постарела. Но это же глупость! Я чувствую себя по-прежнему полной сил, жадной до массы вещей, полной таких желаний! Увы! Господи, Ты все это слишком хорошо видишь, Ты, Которого я не перестаю молить о том, чтобы помог мне найти лекарство от этого!»

Она встала в ванне во весь рост и вышла из нее, окутанная дымкой пара. По телу ее струились ручейки воды, исчезавшие в траве, усыпавшей пол. Маруа завернула ее в мольтоновую простыню.

— Разотри меня посильнее, милочка, посильнее! Как трут скребницей кобылу!

Хотя и наделенная богатым воображением, питаемым ее сердцем и зовом неудовлетворенного тела, Матильда была способна ограничивать себя, когда этого требовали обстоятельства.

Во время празднеств в честь свадьбы Флори, когда ей следовало бы заботиться только о дочери, об их отныне разделившихся судьбах, случилось то, чего она давно опасалась и не желала допускать: она неожиданно впала в искушение! Это был толчок, побудивший порывы, желания, ожививший ощущения и вызвавший в ее сознании необычные образы.

Пока пировали, танцевали, слушали менестрелей, играли во всевозможные игры приглашенные на свадьбу гости, в жизнь Матильды ворвался кузен ее зятя Филиппа, с которым она до этого никогда не встречалась. Этот молодой меховщик, по имени Гийом Дюбур, только что прибыл в Париж. Занятый исключительно своею любовью к Флори, Филипп лишь случайно вспомнил об этом жившем в Анжере родственнике, откуда тот и приехал, чтобы присутствовать на церемонии. Едва увидев, что он приближается к ней поздороваться, едва услышав его голос, едва встретились их взгляды, Матильда почувствовала, как в ней вспыхнул интерес, волнение, забытые со дня помолвки с Этьеном. Ее внимание, возобладавшее над инстинктом обороны, сосредоточилось на вновь прибывшем. Почему? В такой момент? И именно этот человек, а не кто-то другой?

«В нем таится какая-то неведомая для меня чувственность, сила, какая-то животная притягательность, а ведь это все — увы! — наилучшим образом сочетающиеся ингредиенты соблазна, способного меня тронуть. Можно было подумать, что на него повлияла профессия, что ежедневная работа со шкурами диких зверей наделила его самого какой-то дикостью, неумолимой и свободной, присущей хищникам… Сколько ему может быть лет? Двадцать восемь, двадцать девять? Вряд ли я покажусь ему слишком молодой. Какая насмешка судьбы! Годы весят много в этом смысле, но я вовсе не почувствовала их груза, когда захотела, по собственному выбору, стать женой Этьена, друга и почти ровесника моего отца: ведь он на двадцать четыре года старше меня! Как все это странно…»

Впрочем, самым ужасным было вовсе не это, а совсем другое открытие. Пока Матильда во время свадебного торжества делала все, чтобы как можно чаще оказываться рядом с юным анжерцем, не выказывая заинтересованности, он не спускал глаз с Флори! С ловкостью, которой Матильда не могла не восхититься, хотя и осуждала его, он так искусно, так незаметно для всех, кроме нее, зачарованной его взглядом, словно оплетал сетью новоявленную супругу, то проходя взад и вперед поблизости нее, то снова и снова пересекая ей дорогу и кружа вокруг Флори — светловолосой, яркой, в платье из серебристой ткани, как коршун вокруг голубки.