Жанна Бурен: Дамская комната

Когда они наконец задернули занавески широкой кровати с колонками — правда, рисунки и расцветка этих расшитых полотнищ отличались от тех, к которым они привыкли дома, — ощущение покоя и интимного уюта, окружавших здесь супругов, было настолько глубоким, что они почувствовали себя как дома.

— Видит святой Мартин, я не прочь как следует отоспаться, дорогая Вино, которым нас потчевали за ужином после такого утомительного путешествия, меня совершенно доконало! — заметил метр Брюнель, с облегчением укладываясь в постель на две подложенные под поясницу подушки. Меня одолевает сон. Верно говорят, что воздух Тура действует расслабляющее.

— Уж не думаете ли вы, мой друг, что его действие может так быстро проявиться? — спросила Матильда, вытягиваясь в свою очередь между простынями. — Мы в Туре всего несколько часов. Не правильнее было бы признать, что, где бы вы ни оказались, засыпаете сразу, как только понюхаете подушку?

В свете свечи, горевшей на табурете у изголовья кровати, Матильда различала лишь массивный профиль Этьена, который повернул к жене встревоженное лицо. Не упреком ли прозвучала фамильярная ирония ее тона? Настроение Матильды всегда оставалось для него загадкой.

— Вы жалеете об этом, моя милая? Эта привычка вам досаждает?

— Ничуть. Мне так же хочется отдохнуть, как и вам, Этьен, я тоже устала с дороги. То, что я сказала, это вовсе не упрек, а простая констатация факта.

Привычным движением, выражавшим преданность и доверие, которое, как она знала, так ценил муж, она положила левую руку на его правую, всегда вытянутую вдоль тела, когда он засыпал. Это был залог доброго согласия и дружбы, в которых они чувствовали постоянную потребность несмотря на долгие годы их брака. Укладываясь рядом с ним, Матильда поцеловала его, но этого вечернего поцелуя было бы недостаточно, если бы за ним не последовало и как бы подтвердило его пожатие связанных верностью пальцев.

— Спокойной ночи, дорогая, спите хорошо.

— До завтрашнего утра, Этьен, да хранит вас Бог!

Она повернулась задуть свечу, пламя которой их слабо освещало, и еще теплая сентябрьская ночь заполнила комнату.

Все было тихо в доме ювелира, с большим радушием принимавшего их при каждой поездке в Тур. Ни одного звука не проникало сюда и с улицы, впрочем уже пустой в этот поздний час суетливого дня.

Матильда дождалась момента, когда ровное дыхание Этьена подтвердило, что он, как обычно, быстро заснул, освободила руку и вытянулась в постели, скрестив ноги, как мраморная фигура на надгробии, чуть тронутая присущим живым стремлением к комфорту.

На какое-то время мысли ее вернулись к недельному путешествию из Парижа с купеческим Караваном, который продолжал свой путь дальше, в Борделэ, тогда как Буюнелям предстояло остановиться здесь. Погода в эти первые дни осени стояла хорошая. Окрестности были заполнены ароматом яблок, дозревавших в нескончаемых фруктовых садах, цветы осеннего безвременника усыпали поляны. На виноградниках, листва которых начинала краснеть, наливались гроздья винограда.

Прибыв в Тур около четырех часов пополудни, Этьен с Матильдой первым долгом направились к Кларанс, в ее монастырь. Как и при каждой их встрече, юная бенедиктинка была безмятежна и спокойна. В один прекрасный день на пределе выпавшего на ее долю испытания она нашла свой путь наверх, по которому и шагала теперь не оглядываясь.

Окончив трапезу в компании хозяев и распрощавшись с ними на ночь, супруги вдобавок к ежедневной молитве, сотворенной на коленях рядом друг с другом, особо возблагодарили Господа за спасение их дочери. Ей теперь, по меньшей мере, не грозят заблуждения!

Матильда несколько нервно повернулась, пытаясь улечься поудобнее. Она хорошо знала, что мысли приведут к другому ее погибшему ребенку, к Флори, которая вот уже семь лет была у них как булавка в груди… Завтра она отправится, как обычно одна, навестить эту зачумленную… Какое горе!

Со злобным упрямством, не прощая разрушения родительских чаяний, Этьен по-прежнему отказывался от встречи с той, которая их предала. Никакие мольбы, никакие просьбы, даже исходившие от жены, которой он обычно не мог ни в чем отказать, не могли его сломить, заставить изменить это свое решение.