Кэтрин Смит - В ночи

Покойный виконт Крид был красивым мужчиной. Брам очень походил на него, за исключением карих глаз. У Уинтропа были отцовские глаза, у Норта в общем тоже, правда, более светлые. Темноглазые Девлин и Брам получили их от матери – леди Крид.

Выпивка и другие излишества наложили отпечаток на внешность отца. К концу жизни глаза ввалились, лицо стало одутловатым, каким бывает у всех горьких пьяниц. Уинтроп не мог вспомнить, видел ли он когда-нибудь отца без стакана виски или бренди в руке. Он предпочитал виски.

Однажды Уинтроп попробовал пить с отцом целую ночь, однако старик не знал меры и мог выпить много больше, чем обычный человек. Только Брам мог потягаться с ним. Брам мог взять верх над ним. Одно время Уинтроп завидовал и этой способности своего брата, но только до момента, когда увидел, каким он становится в результате. Вам не захотелось бы находиться где-нибудь поблизости от Брама Райленда, когда он был на стадии жестокого опьянения – яростного, веселого, самодовольного и дикого. Напившись, Брам становился абсолютно непредсказуемым и никому не подконтрольным.

Брам стоял под портретом и глядел на него, казалось, целый век. Братья вопросительно переглядывались, молчаливо пытаясь решить, что делать дальше. Они были избавлены от затруднения: Брам повернулся в их сторону.

– Я в долгу перед вами, потому что на мне лежит ответственность за смерть отца.

Братья раскрыв рты глядели на него.

– Это был несчастный случай, – напомнил ему Девлин.

– Ты же говорил, что ничего не помнишь, – сказал Уинтроп несколько жестче, чем намеревался.

Брам кивнул в ответ:

– Не помню, вернее, помню не очень много. Я помню, что мы мчались в Пембертон, когда это случилось.

– Как все произошло? – осмелился спросить Норт. Брам повернулся к портрету, словно он мог помочь ему собрать в памяти все детали.

– Мы почти летели – так быстро неслись. Я сказал отцу, чтобы он отдал мне вожжи. Мне показалось, что он не в состоянии править лошадьми.

– А ты был в состоянии? – усмехнулся Уинтроп, заслужив мрачный взгляд Норта. Пристыженный, он замолчал.

Брам в ответ страдальчески улыбнулся:

– Наверное, нет, но в тот момент думал, что могу. В ту ночь отец выпил больше меня.

– Что случилось потом? – подтолкнул Норт. Опершись на трость, Брам снова обратил внимание на картину.

– Я помню, как он рассмеялся мне в лицо, приказав убираться к дьяволу, – конечно, он готов был править сам. – Он говорил, удивляясь и сожалея одновременно. – Лошади словно сошли с ума. Я попытался забрать у него вожжи. Мы сцепились. Ни я, ни он не обращали внимания на дорогу. В конце концов мне удалось отобрать поводья. Нас занесло. Помню, как меня подбросило вверх, а в это время повозка разваливалась. Потом ничего не стало.

– Ты не помнишь, как полз по дороге за помощью? – недоверчиво осведомился Норт.

Брам покачал головой, все еще стоя к ним спиной.

– Нет, хотя руки были в бинтах – я порезал их о камни на дороге. Не помню, нашел ли кого-нибудь. Не помню, как меня привезли назад домой. Даже не помню, как мне сказали, что отец скончался. Все, что есть в памяти – как я забираю вожжи, а потом прихожу в себя утром, не способный двинуться, и мне говорят, что отца хоронят в этот день.

– Доктор велел тебе оставаться в постели, – напомнил Девлин.

Брам поглядел через плечо на младшего брата.

– Ты ведь дотащил меня до коляски, так что я присутствовал на погребении.

Может двое из них каким-то образом получают удовольствие от этих воспоминаний, но только не Уинтроп. Единственное, что всплывало в его памяти, – ощущение потерянной возможности, шанса доказать отцу, что он достоин уважения. Большинство людей странным образом воспринимают потери, но все, что Уинтроп почувствовал в тот день, – облегчение от тяжкого груза. Он никогда и никому не признавался в этом, даже Норту. На похоронах Норт был вне себя от горя. Конечно, он был отцовским любимчиком, родившимся от женщины, к которой виконт был по-настоящему привязан, в отличие от жены, которую просто терпел.

– Какое отношение это имеет к тому, что ты сделал для нас? – требовательно спросил он брата.

В это время Брам уже развернулся к ним лицом, над ним висел портрет отца, как дух, явившийся из прошлого.

– Я отобрал у вас отца. – Его голос прервался. – Если бы я не попытался забрать у него поводья, он был бы жив сегодня.

– Либо вы погибли бы оба, – с жаром продолжил Норт. – Господи, ты единственный человек, Брам, от которого нельзя было ожидать такой слезливости.