Елена Арсеньева: Возвращение в никуда (Нина Кривошеина)

Нина обернулась: из-за угла вдруг выехал громадный грузовик и медленно двинулся на людей. Он был набит немецкими солдатами, у них пулеметы, и они начали стрелять по толпе. Все попадали на землю… Нина больше всего испугалась, что вот сейчас, когда уже все, кажется, позади, Никиту найдет шальная пуля. Но он остался жив.

После этого случая она поняла, что беда может подстеречь в самый последний, в самый счастливый момент. Нина ждала возвращения мужа, но вскоре стало известно:

Игоря Александровича уже увезли в Бухенвальд.

Потянулась зима. Почти не было топлива, электричество давали скупо, час утром, час к обеду… В ноябре Нина по совету знакомых пошла повидаться с директором заводов «Рено», которого, как говорили, жена выкупила у гестаповцев за несколько слитков золота.

Все оказалось правдой. Эта решительная дама прорвалась на машине через фронт… в Бухенвальд. Приехала туда через два дня после того, как транспорт, где был и ее муж, и Игорь Александрович, прибыл в лагерь, вызвала двух стражников, дала им часть слитков. В ту же ночь эсэсовцы вывели ее мужа, она отдала им все слитки и увезла мужа назад, опять через фронт, прямо в Париж, в огромную роскошную квартиру на бульваре Сен-Жермен… Теперь директор «Рено» принимал два раза в неделю родственников вывезенных с ним вместе заключенных; ему показывали фотографии.

В те же дни Нина получила от неведомых железнодорожников две записки от Игоря Александровича, которые он сумел выбросить через щель вагона, в котором его везли в Германию. Железнодорожники писали, что не решались переслать эти записочки, пока немецкая армия окончательно не покинула Францию.

Только 13 мая 1945 года Нине удалось узнать, что ее муж жив и освобожден из лагеря Дахау, в Баварии, куда он попал после Бухенвальда. 1 июня он вернулся. И сразу показалось, что и не было никаких бед, что будущее сулит только счастье. Если бы так!

Видимо, каждому человеку отмерена чаша страданий, которую он непременно должен на своем веку испить. И пока не изопьет до капли, будет жить, жить и… мучиться.

После победы русские эмигранты были полны безудержной любви к своей родине-победительнице. На подъеме патриотизма возникло движение за возвращение в Россию. И Кривошеины взамен своих, так называемых «нансеновских», эмигрантских, паспортов получили советские.

Очень многие эмигранты подались тогда в родные места. Комитеты по делам русских переселенцев работали без устали. Один из них, возглавляемый Игорем Александровичем, назывался «Союз советских граждан» и располагался в том же помещении на рю Гренель, где еще недавно находилась контора, возглавляемая «русским фюрером» Жеребковым. Довольно зловещее совпадение…

Происходило нечто невероятное. Те люди, которые люто ненавидели большевиков после революции, теперь, после окончания войны, ну просто обожали их! Все словно ослепли и не видели очевидного. А между тем кое-какие свидетельства того, что их ждет, все-таки прорывались во Францию.

Одна из «новых советских гражданок» получила открытку от брата, вернувшегося на родину, в какой-то провинциальный город, и в открытке значилось: «Ждем тебя обязательно! Как только выдашь Машу замуж, приезжай к нам…» А ее дочке было два года…

Но, как говорится, кого боги хотят погубить, того они лишают разума.

Французская компартия всячески поддерживала «возвращенцев», а их деятельность начала изрядно досаждать правительству. И вот в один «прекрасный» день по приказу министра внутренних дел были арестованы двадцать четыре «новых советских гражданина», в том числе Игорь Александрович Кривошеий. И все они были вскоре вывезены в советскую зону Германии, а вскоре попали в пересыльный лагерь около Бранденбурга.

Есть грубоватая поговорка: «За что боролись, на то и напоролись». «Новым советским гражданам» очень скоро пришлось понять ее смысл на собственном горьком опыте.

Между тем семья Игоря Александровича тоже собиралась в путь. Были куплены три плетеные корзины, и началась укладка. Нине советовали: книг не берите, все равно отнимут, там же цензура, и она раздарила множество ценных книг, очень редкие издания.

Говорили: не нагружайтесь кастрюлями и сковородками, там купите, и она почти все хозяйственные вещи бросила в Париже (приехав в Ульяновск, где в те годы даже стакана нельзя было купить, она просто локти от досады кусала!).

И вот Нина и Никита пустились в путь через Марсель на теплоходе «Россия». И тут их охватил… нет, не страх, а некое странное, пугающее предчувствие того, что совершена роковая ошибка. Нине казалось, что от окружавших ее новых лиц, от всех этих советских людей иного поколения, которых она встретила на борту теплохода: дипломатов, помощника капитана, подавальщиц в черных тугих платьях, в белых накрахмаленных передничках и наколках, в модных туфельках на невозможно высоких каблуках — от них всех шла некая телепатическая передача. Нина чувствовала, как они ее воспринимали, — тут были и жалость, и насмешка, и злобное отталкивание, и главным образом полное несовпадение мироощущения. Это было очень страшно, и на нее иногда находила настоящая паника.