Я кивнул, потрясенный открывшимся моему взору зрелищем. Пожалуй, никому, включая многочисленных любовников Линды, не доводилось прежде видеть ее в простеньком спортивном костюме, без косметики, с распущенными волосами, скрывавшими добрую половину лица. Этот образ никак не вязался с той роковой красавицей, что непринужденно покоряла мужские сердца, разбивая их с ловкостью, достойной зависти и восхищения. Впрочем, сейчас меня волновали совсем другие вопросы.
– В чем дело? – прошептал я, с трудом уняв дрожь в коленях. – Сьюзан нарушила негласный обет молчания?
– Тише, – холодная ладонь коснулась моего рта, и мы вошли в дом, осторожно затворив за собой дверь. Здесь властвовало пугающее безмолвие, нарушаемое невнятным бормотанием телевизора в дальней комнате.
– Идем наверх, – девушка указала на массивную деревянную лестницу, покрытую бархатным ковром. – И будь предельно осторожным. Мама не должна догадаться о твоем визите.
Поднявшись на второй этаж, мы очутились в узком коридоре, обставленном гипсовыми копиями античных статуй. Беннинги никогда не славились любовью к древнему искусству, и я поймал себя на мысли, что имидж их семейства – тщательно продуманная декорация, не имевшая ни капли общего с реальностью.
– Нам направо, – торжественно объявила Линда, впуская меня в просторную комнату, меблированную широкой кроватью, ночным столиком и огромным дубовым шкафом с зеркальными створками. На левой от зашторенного бордовыми занавесками окна стене висела внушительная плазменная панель, а в углу валялась бесформенная груда компакт-дисков, небрежно прикрытая розовым полотенцем. Завершали картину четыре мягких пуфика, идеально заменявшие кресла.
– Так вот та самая спальня, куда мечтают попасть лучшие мужи Лондона, – пошутил я, присаживаясь на крайнюю подушку. – Неудачники лопнут от зависти, если услышат про мое везение.
– Именно поэтому в твоих интересах не афишировать нашу встречу, – нахмурилась девушка, поудобнее устраиваясь напротив. – У меня была веская причина позвать тебя сюда, но прежде чем перейти к делу, я хочу убедиться, что ни одна живая душа не узнает об этой встрече.
Удовлетворившись устной клятвой, Линда достала потрепанный почтовый конверт и извлекла из него какую-то фотографию.
– Почему вы предпочли утаить правду? – спросила она, протягивая мне снимок. – Неужели за столько лет я не заслужила ни капли доверия тех, кого считала друзьями?
Озадаченный ее несправедливым упреком я взглянул на залитый тропическим солнцем пейзаж и едва не лишился чувств, обнаружив на нем себя в обществе облаченной в длинное красное платье Сьюзан. Мы стояли на пустынном берегу безымянного моря и держались за руки как дети, застигнутые взрослыми в разгар неистового веселья. За нашими спинами возвышались неприступные скалы, а у самого горизонта темнел крошечный парус одномачтовой яхты. Композиция казалась на редкость реалистичной, если бы не одно «но» – мисс Паркс и я виделись единственный раз в жизни, на последней вечеринке у Боба Франклина.
– Это розыгрыш? – мне стоило неимоверных усилий вновь совладать с эмоциями и обрести дар речи. – Не представляю, кому могло прийти в голову изготовить такую фальшивку.
– Перед тобой подлинник, – невозмутимо ответила Линда.– Там сзади…
Я послушно перевернул фотографию и прочел безучастным ко всему голосом:
– Любимой Сьюзан с наилучшими пожеланиями в память об испанских каникулах.
Ниже стояла моя собственная подпись и дата – восьмое августа прошлого года. Пожалуй, впервые в жизни я почувствовал себя идиотом, не способным объяснить элементарные вещи. Мир моего сознания обратился в хаос, и сотни ужасных догадок принялись атаковать шокированный новостями мозг, не сохранивший никаких фактов об отдыхе в теплом раю Средиземноморья.
– Ты намерен продолжать отпираться или готов раскрыть карты? – вопрос прозвучал в форме угрозы, которой следователи пугают подозреваемых. – Учти, я не отстану, пока не услышу подробностей. Мы со Сьюзан были почти как сестры, и человек, причинивший ей боль, ни в коем случае не избежит расплаты.
– Ты что, считаешь меня законченным негодяем, способным обидеть беззащитную женщину? – я едва не вскипел от негодования. – Господи, Линда… Я никогда не ездил в Испанию, не встречался с мисс Паркс и не подписывал эту дурацкую фотографию. Мы познакомились в минувшую пятницу и успели обменяться лишь парой невинных фраз, не содержавших ни малейшего намека на оскорбление.
Читать дальше
Если автор учился в литературном институте, то он должен знать историю литературы. Так вот, в ней, в истории, описаны авторы, которые подражали Льву Толстому, конечно, не в «Войне и Мире», а кавказских рассказах. Ну и что? Где эти авторы. Нигде. Не верите. Проверьте. Напишите ещё одну эпопею «Война и Мир». Слабо проверить? Слабо.
Вы выбрали знакомые ориентиры, а главное, знаете куда плыть. Но это не ваш фарватер, это фарватер Франсуазы Саган. Она его проложила, поставила свои маяки и знаки створов. У вас хорошая память. Увы, она вас, элементарно, подвела. Вы сотворили копию даже не Франсуазы Саган, а того переводчика, который вложился в её роман. Вот, собственно, и всё.
Так можно копировать, например, Бродского. И некоторые поэты, пытаясь разгадать его поэтическую тайну, работали и работают в его стилях. Но… стали ли они Бродским? Нет. Для этого нужно быть Бродским. Мы даже о них не слышали. Они не интересны, потому что НЕ САМОБЫТНЫ.
В Донецке живёт писатель Забирко. Он подражал Стругацким. Копировал из звучание и стиль. В частности, писал романы, похожие на «Отель «У погибшего альпиниста»». И что? Ничего? Где эти романы?
В одном издательстве увидел приятеля, который писал сказки, обложившись книгами Христиана Андерсана, Эдуарда Успенского, Льва Кассиля и других классиков. «Что ты делаешь?» «Сказки сочиняю». Это вообще маразматизм.
Жаль вашего времени. Для писателя время – это его капитал. Вы его потратили впустую. Что нужно делать? Надо ПРИДУМАТЬ свой стиль, отличный ото всех, которые были до этого. Да, это трудно, архитрудно. Поэтому писательство – одно из сложнейших искусств.
Почему люди подражают? Да потому что так легче. Копировать всегда легче. Сделать открытие, а новый стиль – это открытие в прозе, крайне сложно. Но почему? Да потому что так СДЕЛАН человек. У большинства людей, элементарно, не хватает объёма мозга. Мозг мал, чтобы делать открытия. Надо совершить прорыв в запредельное. Что это такое, вы не знаете. Но если вам показать, вы решите задачку. Такие задачки могут решать единицы. Поэтому гениев в прозе очень и очень мало. А вы всего лишь копировальщик.