Тамара Шатохина - Таша [СИ]

Люди собирались на площади, подгоняли подводы с подушками сена — забрать раненых по домам. Тех, за которыми не нужен уход ведунов и которых уже отбили у смерти. Которым просто нужно время, чтобы встать на ноги. Я молча стояла и смотрела, боясь спросить, узнать — выжил ли он ? Лучше было не знать ничего, будто просто уехал он со сменой, живой и здоровый.

На следующий день уже знали все — что стража отбилась и, хоть и полегло их много, но командир выжил. Слаб только был то ли от удара, то ли надорвался в битве. А еще через день, оставив новую смену в крепостце, он умчался с усиленным отрядом на выручку кому-то еще. Мне рассказали про это, и я тихо повернулась и ушла сажать хлеба в печь — тесто подошло с вечера. Только пряники печь не стала, может — потом когда? Когда станет хоть немного легче и уйдет страшная тоска, пригибающая к земле. Лакомства с тяжелой душой делать не следовало.

После всего этого прошло совсем мало времени — две седьмицы. Мы с бабкой уже знали, что я дочку жду, когда она уснула днем и не проснулась — время ее пришло. Наплакалась я в эти дни так, что глаза почти не открывались. За всеми своими так плакала — любила очень. Добрая она была и безобидная — моя вторая бабушка. Жаль было класть ее в мерзлую землю, лучше бы умерла весной или летом — по солнышку и теплу. Чтобы, как сестра ее — лепестки от цветущей яблони падали на усталое лицо в домовине, на добрые руки…

Ничего больше не держало меня здесь, ничего не нужно было. И я поговорила с Головой поселения о том, чтобы продать дом и пекаренку. Договор нужно было выполнять — стражам без хлеба никак. Он не сильно отговаривал меня, особенно когда я сказала, что дочку жду. Понимал, что сама все равно скоро перестану справляться. Поэтому отсчитал мне в руку монеты и сказал, что думать будет. Я до последнего занималась своим делом, а потом в наш дом пришла знакомая мне молодая семья, отселившаяся от старших — муж, жена и двое деток — десяти и пяти лет. Я им показала и рассказала все о своем доме. Провела к корове и курам. Поводила по заметенному снегом огороду, чтобы знали, где и что в зиму посажено.

Мне разрешили пожить в доме еще пару дней, пока не собрался обоз, чтобы отвезти выздоравливающих раненых в ближайший город. С ними уезжала и я — искать сильного ведуна, который снимет проклятье с нашего рода. Я заплачу все деньги, что у меня есть, чтобы оно не висело над дочкой. А мало их будет, то и работать стану на него хоть и всю свою жизнь.

Когда обоз тронулся, прислушалась к себе и улыбнулась — на душе было легко и светло. Знала, что поступаю правильно.

Зимняя дорога всегда трудная. Но я хорошо подготовилась, зная это — тепло оделась и обулась, голову повязала поверх легкого платка теплым, пуховым. Только глаза да нос конопатый выглядывали наружу. Из всего добра, что нажила семья за долгие годы, взяла с собой только одежду, что поновее, да крепкую обувку. Понимала, что новое покупать, скорее всего, будет не на что. Все мое добро поместилось в две мягкие сумы, на которые я и опиралась, сидя в повозке на пахучем сене.

Мне поручили приглядывать за двумя израненными стражниками, что не могли еще вставать, но остаться в нашем селе не захотели. Я кормила их, помогала повернуться с боку на бок, давала пить. Молодой ведун, что отвечал за обоз, сказал, что парни потеряли много крови и им полезно частое теплое питье. А где же его возьмешь на морозе — теплое? Про то, что мне поручают следить за ранеными, я узнала еще до отъезда и сразу придумала, что буду делать. На стоянках наливала горячий целебный настой с костра в небольшую бутыль, что захватила из дому и прятала у них возле тела. Парней тепло одели и укрыли, и от горячей бутыли они тоже грелись. Как им помогали справлять нужду, я не знала. Только становились на стоянку — меня отсылали в сторону.

Они не были в беспамятстве, и мы познакомились с ними, много говорили. Того, что выглядел моложе, звали Хараздом, а второго, который взрослее — Микеем. Про бой возле крепости они не захотели рассказать, как я ни выспрашивала. Зато шутили и заигрывали со мной. Я их не понимала, для меня это было непривычно и странно. Будто не меня они видят перед собой, а кого-то другого. Иначе не называли бы красавицей, не улыбались всю дорогу, не смешили бы до колик в животе.

А потом поняла — ночью. Я ложилась спать в одной повозке с ними, только головой в другую сторону. Сапоги снимала и совала в сено под себя, чтобы совсем не промерзли к утру. А ноги мне велели класть меж ними, чтобы не замерзнуть. Первую ночь так и спали — под теплым общим пологом и меховыми накидками. Я выспалась, хоть и просыпалась часто, прислушиваясь — может, им понадобится чего?