Ксюша Ангел - Трудный ребенок

Я встаю, ступни касаются отполированного паркета, прогретого солнечными лучами. Ступать по нему приятно, и я, не раздумывая, иду на музыку.

Коридор за дверью широкий и светлый. Свет берется из ниоткуда и сплетается узорами на полу. Коридор приводит меня в огромный танцевальный зал, окруженный по периметру зеркалами. С высокого потолка на меня смотрит огромных размеров люстра, отблескивая от каждой хрустальной грани меленькими солнечными зайчиками. Они задорно бегают по стенам, гоняются друг за другом в тщетной попытке поймать. Смотрится красиво, и я невольно улыбаюсь.

Музыкальный проигрыватель стоит на широком подоконнике. Старинный, как в заброшенном дедушкином гараже. Кроме проигрывателя в зале находится лишь кресло-качалка. Оно повернуто ко мне спинкой, а в нем неподвижно сидит человек. Спит?

Мелькает мысль: а вдруг это тот, из хельзы?

Стремительно бегу к нему, не скрывая радости, почти достигаю и громко говорю:

– У меня получилось! Я ведь искала... тебя...

И останавливаюсь, как вкопанная перед спящим человеком, одетым в белое. Кажется, тут все белое, но на нем оно смотрится безумно нелепо. Инстинктивно отступаю на шаг, а мужчина в кресле открывает глаза. Черные, как бездна. И улыбается.

– У тебя всегда все получается, пророчица, – говорит он.

– Тан! – выдыхаю. На миг охватывает ужас, который тут же сменяется облегчением. Тан — тот, кто пытался меня спасти. Но будет ли пытаться теперь, после того, как я убила его?

– Я ждал тебя. Думал, придешь раньше.

– Что это за место? – Я удивленно осматриваюсь. Не вяжется у меня Чернокнижник с танцевальным залом и Моцартом, ну никак. А белая одежда — так вообще вызов какой-то. Кому?

– Сознание иногда играет с нами странные шутки, – шире улыбается он и встает. Его рука теплая и шершавая, прикосновения отторжения не вызывают, и мы идем прочь из зала — в другую дверь.

Выходим в теплый сад. Воздух пахнет яблоками и медом, вокруг жужжат пчелы, невдалеке я различаю четкие контуры ярко-зеленых ульев. Они теряются в траве, гармонично вписываясь в нереально прекрасный мир.

Где мы?

Я не спрашиваю. Позволяю Тану вести себя, постепенно расслабляюсь. Проблемы уходят на второй план, перетекают в другую, опасную и жестокую жизнь, а сюда не проникнет зло. Я просто знаю это.

– Я и не думал, что могу создать такое, – говорит Тан. – Но очень хотелось попробовать.

– Этот мир сделал ты?! – Поднимаю на колдуна удивленный взгляд. Тут он не колдун даже — просто человек в белой одежде. И мне так хорошо оттого, что не нужно больше его ненавидеть.

– Такие создают иногда заблудшие души типа меня. Их называют мирами искупления.

– Хотела бы я попасть в такой после смерти, – уверенно говорю и срываю огромную белую ромашку.

– Я бы не желал тебе попасть в такой, – хмурится Тан, но тут же подмигивает. – Ты другого поля ягодка. Странная, противоречивая, но тебе дорога не сюда.

– А куда? – Горло сдавливает спазмом, возвращается недавний испуг и проблема, которую я не знаю, как решить. – Что мне делать, Тан?

– Во-первых, – поучительно говорит он, – не стоило разбазаривать мой кен.

Я смущенно смотрю в землю, а он треплет меня по плечу.

– Да все равно бы у тебя его забрали. Ты же атли — на тебя действует влияние вождя. Он приказал — ты отдала. – Он молчит несколько секунд, и я молчу. Жутко, до боли в горле хочется заплакать, но я приказываю себе быть сильной. Не пасовать. Тан знает много, в разы больше, чем мутный сольвейг из сна. Тан жил с Кирой, был ее адептом и нашел для нее донора. Меня.

– У меня есть шансы? – спрашиваю сдавленно, ловлю его пристальный взгляд и громко выдыхаю.

– Конечно, есть!

Ожидание кажется вечностью, а он все смотрит на меня, и кажется, я просто сгорю от нетерпения.

– Во-первых, ты можешь найти другого сольвейга — себе на замену, – как ни в чем не бывало, говорит Тан и продолжает путь.

– Какой-то сомнительный выход, – хмурюсь я. – Я не знаю, где их искать — это раз. Второе — чем я тогда буду лучше тебя? Или Влада? Не обижайся, но подставлять другого человека под удар как-то негуманно.

– Ага, гуманнее умереть.

– «Во-вторых» есть? Или только «во-первых»? – Я отворачиваюсь. На Тана не смотрю. Небо хмурится вместе со мной, становится холодно и неуютно.

– Смотри, что ты наделала! – качает головой Тан, закрывает глаза и замирает. Через секунду тучи рассеиваются, и солнечные лучи вновь цепляются за мои обнаженные плечи. – Сильная, как Первозданный, еще и жалуется!