Тару Ссонберг - Соль и дым [litres]

С помощью Аэрин и Дорана рисунки оказались на своих местах, Мак угостили фруктовым чаем, и учитель начал приглашать внутрь посетителей. Все шло по старому сценарию, только за окном не бушевали больше северные ветра, они веяли изнутри. Это на их зов пришел Арлен. Макензи ловит его взгляд, но он сначала смотрит на картины, прежде чем подходит к ней и берет за руку.

Девушке сразу становится спокойнее в этом шторме, воссозданном собственноручно.

Арлен утыкается носом в ее волосы и что-то шепчет. Макензи не расслышала, но переспрашивать не стала. Она осталась стоять на своем островке спокойствия, пока воздух вокруг них колыхали посетители выставки. Мягкий шепот наполнял галерею, как вино бокал. Шуршание шагов перетекало от одной стенки к другой, шелестя подолом вопросов о том, что изображено на рисунках и что значит.

Макензи видела, как петли вопросов спутались и оплели рот Арлена, который все больше молчал.

Он безмолвно попросил ее быть с ним, и сейчас они сидят в домике при маяке. Арлен сидит на кровати и смотрит на Макензи – ненавязчиво, просто убеждается в ее присутствии. А она не знает, чем себя занять. Рисовать совсем не хочется, а вещей Арлена в доме так мало, что это пугает. Ей даже не на чем остановить взгляд, кроме как на самом парне. Его серые глаза затягивают ее эмоции в себя, концентрируя их в опасном объеме, – вот тут страх возвращается к Мак. Она прислушивается к шелесту волн за стенами, крику птиц и древним голосам рычащих айсбергов. За окном начинают кружить снежинки, они собираются в комья и становятся похожими на перья. Еще немного – и станет слышно голоса этих замерзших вод.

Волны начинают подниматься чуть выше, пытаясь поймать самые красивые снежинки, не обращая внимания на их колкость. Мак подходит к Арлену, и он поднимает голову к ней, чтобы смотреть в глаза. Она кладет руки ему на плечи, и он сам притягивает ее и целует.

Она пахнет зимним морским воздухом – таким ненавистным ему, что он влюбился в силу этого чувства. Кожа девушки так легко поддается его замерзающим пальцам, а губы быстро начинают гореть. От холодного воздуха у Арлена перехватывает дыхание, и они отстраняются друг от друга. Макензи сжимает в кулаках его футболку, а потом тянет ее вверх. Арлен помогает ее снять, а потом крепко перехватывает ее руки. Но она нежно гладит его пальцы, пока он не расслабляется, поднимается выше по его рукам, к плечам, шее. Едва касаясь, проводит по ключицам, по шраму на ребрах. Одной рукой Макензи возвращается к его руке, сплетая их пальцы, другую задерживает на груди, чуть правее гулко бьющего сердца.

Один вздох – и Арлену кажется, что она превращается в сирену отчаянных морских глубин, сейчас вырвет хрупкой, но сильной рукой его исстрадавшееся сердце и бросит его тело.

Выдох – это все та же Макензи, никаких сирен, никаких сердец. Но все еще хочется в ней задохнуться и раствориться. Смятые простыни – доказательство того, что это невозможно.

Он притягивает ее руку к своим губам и целует, чтобы снова отстраниться. Мак садится рядом на кровать и опускает голову на его плечо.

– Ты не можешь все время замыкаться в себе. Только не прячься от себя самого, Арлен.

– Что ты предлагаешь?

– Это твоя жизнь. На нее не должны влиять другие. Прекрати спрашивать, что тебе с ней делать.

– Но ты сама упрекнула меня в моем образе жизни, – с грустной улыбкой проговорил Арлен.

– Разве это жизнь? – выдохнула Макензи, и вопрос повис в воздухе, не найдя себе уголка.

Арлен не мог признаться ей, что даже не пытался. За всю свою жизнь он молчал куда большее ее, лгал большее ее, но жил – куда меньше.

– Зачем ты поцеловал меня в первый раз? – внезапно продолжила Макензи.

На этот вопрос было несколько ответов:

– Тогда я думал, что потому, что должен отдать тебя волнам. Это одна правда.

– А сейчас что думаешь?

– Сейчас я уверен, что это ты, – рассмеялся Арлен.

– Я не об этом.

– Вторая правда – сейчас я думаю, что тогда знал, что должен буду отдать только тех, кто будет стоить мне жизни. А ты вполне отображала мою жизнь… Наверное… – добавил он, чуть помолчав.

Потом его мысли закрутились вокруг последней правды. Нет ничего важнее первого поцелуя. Именно он отображает твои чувства и намерения. Потом он повторяется в разных вариациях, но остается все тем же. И Арлен не желал знать, чем ответила ему Макензи.

Она оставалась в его доме день, другой, третий. После их последнего разговора Арлен все равно продолжил все глубже уходить в себя. Только чуть лучше скрывал это – за ловкими прикосновениями, далеко не невинными поцелуями и прогулками по скользкому берегу.