Марина Дечко - Ворожея

А та, у которой он оставил рану глубокую посреди чрева, обиженно произнесла:

- Зря ты так, степной муж. Я бы по-хорошему, по-доброму. Ты бы и не заметил, как жизни лишился. Сестры не так добры-ы-ы...

И она махнула рукой в стужу:

- Забирайте!

И девы в платьях белых выступили к степному войску сплошной стеной. А медуницей запахло так, что Хан не сдержался.

Повсюду было одно: кровь, смерть и крики. Ликованье белениц, что сплетались с волками мертвыми в ликующем экстазе. И только вдали - бой барабанов, да песни бахсов. Но и их надолго не хватит. Вон уж затихает песня степная. Верно, и к ним девы темные тоже вышли...

А подле него стало темно. И не в сумерках то дело, а в том, что они несли с собою. Тени. Много теней. И каждая - плотная, густая. Голодная.

Шепот голосов разномастных, калейдоскоп запахов. И все приторно-сладкие, все густые.

Хан сжал саблю твердо, но уж понял: она мало способна сотворить с теми, в ком не теплится жизнь.

Свой конец Аслан-Лев почуял еще до того, как его коснулись клыки зверя. Отчего-то ему вдруг стало очень холодно, зябко. А потом вдруг перед ним возникли темные глазницы, в которых - ни намека на жизнь. И голос нежный, ласковый, заговорил:

- Сложи саблю, смелый Хан. Она не нужна тебе боле. Ведь не пойдешь же ты на деву с клинком...

Как же, не пойдет. Степной Лев впился пальцами в заледенелую сталь так крепко, что кожа на костяшках лопнула, и из ранки показалась первая кровь.

Беленица улыбнулась:

- Вкусно пахнешь. Знаешь, а ведь кровь княжеская особенно сладка. В ней жизни много. Силы. Вы не зря несете на челе венцы...

И беленица метнулась к нему, остановившись всего в шаге от лица.

- Холодное, - протянула она, скривив шею так, что Хана замутило. Не могла девка выгнуть шею подобно змее гремучей. Потому как у девки в шее - позвонки, у этой же...

Сабля снова вошла в мертвую плоть. А беленица выпустила изо рта нитку бурой слюны, дохнув в лицо Аслану смрадом. Ступила ближе, напоровшись на острие тонкого клинка:

- Что мертво, умереть не может.

И тогда глаза ее черные, в которых вовсе-то и не было глаз, затопили собою пространство. И все, что успел Хан - вспомнить Степь. Потому как в ней не существовало такой черноты - лишь яркое солнце да желтизна песков.

***

Орм видел, как из вьюги сплетаются тела. Живые словно бы, да только мертвые. Изогнутые, кривые. И подле них - кости.

Тени просто темны. И силы в них с каждой годиной прибавляет. Тела же...

Островитянин глядел на такое впервые. Мертвое войско, что встретило его воинов в стенах Камнеграда, казалось, слепилось из всего, что было. Вот и тот, что стоял перед ним, покоился не на ногах - рукой одною опирался о землю стылую. Оттого и хромал. Он бы и дальше, если б...

Рука отошла от туловища легко: сизая сталь рубила прочно. И тот, что всего миг назад стоял перед Ормом, рухнул наземь. А его заменил следующий. Уцепился когтями длинными в саму плоть островитянина, дернул. И можно сопротивляться, но силы...

Силы сохранились лишь у них, морских ведьм. Значит, нужен знак.

Знамение то стоило крови Орму. И он не пожалел ее, поднеся к губам тонкий рог. Этот вырезан не из моллюска - из дерева с листьями-иголками. Оттого и поет особенно. Звучно. И если подуть с последней мочи...

Гул получился тонкий, пронзительный. И даже тот, что пытался урвать плоти морской, остановился. Замер. А потом и приждал. Чего?

Воя литавров высоких, что привезли с собою морские ведьмы. Звона костей птичьих, сталкивавшихся друг с другом при ударе мягким молотом о прочную шкуру. Да песен.

Теперь не медлить!

С подмогой ворожбы морской сизый меч находит новую плоть. Та рассыпается от мощи привезенной, но ей на смену приходит другая. И плоти этой немерено, а силы Орма покидают быстро.

Братья падают подле него, а подле них встают все такие же тени. Стало быть, боги покинули эту землю. Прокляли. Потому как живую еще душу не принимают в Чертоги свои, оставляя бродить по земле в сумерках.

***

Отчего-то закололо в сердце и живот стянуло наузом тугим. И Яра вдруг поняла: с мужем неладно. Что? Не знала, потому как светлый дар от самой Макоши отдала, и теперь вот...

Ворожебник по-прежнему сидел тихо у стены. Веки плотно сомкнуты, а на лбу - россыпь капель. Устал - Яра это чувствовала даже так, без уменья своего. Только время все бежит, и вот уж в узкой горнице не одна тень, но много. И та, что поначалу гляделась прозрачной, невидимой почти, нынче плотна. Густа. Тянет к Ярославе руки-щупальца, что пока не хватают, но все же...