Анна Бэнкс: Тритон

Со стороны я наблюдаю, как на космической скорости сталкиваются два моих мира. Теперь мама против Галена, люди против Сирен, Посейдонцы против Тритонцев. Но что я могу сделать? Кому должна помочь? Матери, которая лгала мне восемнадцать лет, а пару минут назад пыталась полоснуть моего парня? Галену, который забыл о всяком такте и назвал мою маму беглой принцессой русалок? Торафу, который... какого лешего он вообще сюда ввязался? И неужели он посмел поколотить маму, как боксерскую грушу?

Срочно надо что-то делать, сейчас же! Надо погромче закричать. Эта безобидная уловка всех отвлечет, это всегда срабатывает.

Я открываю рот, чтобы завопить, но меня опережает Рейна. И она не просто верещит на одной ноте, а угрожает:

— Остановитесь, или я вас всех убью! — она пробегает мимо со старым ржавым гарпуном какого-то седого века. Наверное, нашла его, когда лазила по затонувшим кораблям. Рейна размахивает оружием, как сумасшедший рыбак из фильма "Челюсти". Надеюсь, никто не заметит, что она держит гарпун задом наперед и, если выстрелит, то убьет только диван, да стеганное бабушкино одеяло.

Получилось — все затихли, то ли от страха, то ли от удивления.

Над барной стойкой появляется голова Торафа со словами:

— Принцесса, я велел тебе ждать снаружи, — говорит он, запыхавшись.

— Эмма, беги! — вопит мама.

Голова Торафа скрывается под аккомпанемент проклятий, пинков и тумаков.

Рейна поднимает глаза к потолку, что-то бормочет и направляется на кухню. Потом перехватывает гарпун как надо, попутно оставляя на потолке ржавую царапину от стрелы и белоснежную пыль от штукатурки на полу, и произносит:

— Один из вас сейчас умрет, и мне все равно, кто это будет.

Слава богу, Рейна вмешалась. Такие люди, как она, действуют, пока такие люди, как я, наблюдают за их поступками. А потом такие люди, как я, выходят из-за барной стойки, будто тоже помогали. Будто совсем не смотрели, как их родные друг из друга дух вышибают.

Я наклоняюсь к этой куче-мала и пытаюсь изобразить ярость, почти как у Рейны на лице. Уверена, по мне читается только недоумеващее "что, черт возьми, тут произошло"?

Мама смотрит на меня, ее ноздри трепещут, как крылья бабочки.

— Я же тебе велела бежать, — успевает она процедить перед тем, как дать Торафу локтем в зубы, а потом хватить Галену по ребрам.

Он успевает, воя от боли, перехватить ее ногу перед новым ударом. Тораф сплевывает кровь на линолеум и фиксирует мамины руки. Она вся извивается, и, ощетинившись, как еж, ругается словно сапожник.

Да, мама никогда не была женственной.

Наконец, поверженная, она без сил валится на пол. Ее глаза наполняются слезами.

— Отпустите ее, — всхлипывает мама. — Эмма тут ни при чем, она ничего не знает. Не ввязывайте ее в все это, и я сделаю все, что скажете.

Эти слова напоминают мне о том, что моя мать — Налия. Да уж, Налия — моя мама...

— Ау, Эмма, ты не будешь меня игнорировать вечно. Посмотри сюда.

Это пугает меня. Я перевожу взгляд с ветхого потолка и фокусируюсь на своей матери.

— Я не игнорирую тебя, — говорю я правду. Я в курсе каждого мельчайшего движения, которое она сделала. С тех пор, как я проснулась, она шесть раз скрестила и выпрямила ноги, сидя на мини-столике у двери. Она сжала свой конский хвостик восемь раз. И двенадцать раз она выглянула в окно. Я полагаю, что это мой долг, как пленницы, следить за своим похитителем.

Мама снова закидывает ногу на ногу, наклоняется вперед и, подперев голову, устало произносит:

— Нам надо все обсудить.

Сначала я фыркаю. Но абсурдность этого заявления и всего, что под ним кроется, берет верх, и я начинаю смеяться. Я захожусь в истерическом хохоте, и с каждым моим новым вдохом, изголовье кровати бьется о стену. Она дает мне успокоится и ждет довольно долго, пока я не хватаюсь за живот и пытаюсь отдышаться, после чего наступает естественная пауза. Я вытираю результат безрадостного смеха — слезы, до того, как они оставят пятно на жутком, жестком покрывале.

Мама начинает качать ногой — ее вариант нетерпеливого постукивания ботинком.

— Ты закончила?

Я сажусь в смятой постели, которая, словно замерзшая рябь на озере, раскинулась вокруг меня. Комната кружится, но это не худший вариант.

— С чем именно?

— Побудь, пожалуйста, серьезной.

— Похоже, ты зря меня накачала.

Она закатывает глаза и отрицательно машет рукой.

— Это хлороформ, ты отойдешь.

— А Рейна?

Она понимает, о чем я, и одобрительно кивает.