Анна Бэнкс: Тритон

Гром вопросительно поднимает голову.

Гален понимает, как ужасно все это выглядит: он привел Грома на встречу с давно потерянной любовью, а его давно потерянная любовь связала его сестру и сбежала.

К тому же, все это выглядит противозаконно: Рейна, как человек, принимает душ с мылом, носит людскую одежду и ест их пищу. Все указывает на то, что жизнь на поверхности гораздо ближе Рейне, чем то полагается.

Но Галену нет дела до впечатлений Грома. Эмма пропала.

Казалось, каждый нерв его тела обмотал сердце и сжимает его в бесконечной боли. Гален движется через кухню в гараж — машины Налии нет на месте. Он хватает трубку стационарного телефона и звонит Эмме на сотовый. Аппарат вибрирует на полке, где лежит мобильник ее матери. От волнения у Галена скручивает живот. Он набирает номер своей помощницы-человека. Верной, надежной, находчивой Рейчел. Дождавшись гудка автоответчика, он говорит:

— Эмма и ее мать пропали, помоги их найти.

Потом вешает трубку и облокачивается на холодильник. Нетерпение захлестывает его, как цунами. Когда звонит телефон, он бросается к трубке и едва не роняет ее.

— Слушаю?

— Привет, красавчик. Когда ты сказал, что Эмма и ее мать пропали, что ты имел в виду?

— Машина ее матери исчезла, а в доме мы нашли связанную Рейну.

Рейчел вздыхает.

— Я же говорила, надо было на машину поставить жучок с GPS-навигацией.

— Сейчас это уже не важно. Ты можешь их найти?

— Приеду через десять минут. Только не наделай глупостей.

— Например? — спрашивает Гален, но Рейчел успевает повесить трубку.

Гален поворачивается к брату, который рассматривает фотографию. Гром водит пальцем по контуру лица Налии.

— Как такое возможно? — тихо спрашивает он.

— Это называется фотография,— отвечает Гален. — Любой момент жизни люди могут зафиксировать штукой, которую называют...

Гром мотает головой.

— Нет, я не это имею в виду.

— А что тогда?

Гром протягивает фото. Студийный черно-белый портрет Налии.

— Это Она, — Гром запускает руку в волосы — эту привычку они с братом унаследовали от отца. — Как могло случиться, что я только сейчас узнал, что Налия жива?

Гален тяжело вздыхает. Он не знает, что сказать. А будь у него ответ, то не он должен дать его Грому, а Налия. От Налии все ждут объяснений. Знать бы еще, как их вытянуть на поверхность.

— Извини, Гром, она нам ничего не сказала.

Чем дольше я смотрю на потолок, покрытый декоративной зернистой штукатуркой, тем больше он кажется мне украшенным изысканной мозаикой. Желтые круги от дождевых потеков добавляют шика неуклюже нанесенной белой массе. А подсветка от фар машины, припаркованной у нашего отеля, добавляет абстракционизма. Пытаюсь придумать название этому чудо-произведению..." творожный потолок во всей красе".

В эту секунду я понимаю, что отвлеклась от мыслей о переворотных событиях моей жизни. Вот бы узнать, вернулся ли Гален, о чем он сейчас думает? Как там Рейна, у нее тоже разрывается голова от боли? Интересно, хлороформ на Сирен действует так же, как и на людей? Могу поспорить, теперь Рейна насадит мою мамочку на гарпун. И я снова прокручиваю в голове сумасшедшие события этих суток.

Картины вчерашнего вечера встают у меня перед глазами — те кадры, что память сделала между ударами сердца.

Тук-тук.

Гален опускает руки в воду в раковине и говорит:

— Вам придется многое объяснить, Налия.

Тук-тук.

Вспышка: Гален хватает маму за мыльную руку.

Тук-тук.

Еще кадр: мама брыкается в руках Галена.

Тук-тук.

И снова: мама запрокидывает голову, ударяя Галена.

Тук-тук.

Фотовспышка... и Гален врезается в холодильник, сшибая на лету кучу магнитиков.

Тук-тук.

Тук-тук, тук-тук., тук-тук.

Кадры сливаются в единое живое действо.

Мама отчаянно хватает Галена и заносит нож для удара, в готовности выпотрошить его, как селедку. Я вскрикиваю. Что-то за моей спиной громко разбивается, и звук падающих осколков заглушает мой вопль.

Это спасает Галена. Он уворачивается от ножа, когда мама оглядывается на шум, и лезвие пронзает холодильник. Нож выскальзывает из мыльной руки и звонко падает на пол.

Тук-тук... тук-тук.

Мы смотрим, как приземляется нож, будто то, как он ляжет, определит следующее мгновение. А тот, на кого укажет лезвие, должен будет сделать первый ход. Вот он — шанс остановить весь этот бред... Как бы не так.

Мимо меня проплывает Тораф с блестками оконного стекла в волосах. Последняя надежда прекратить это безумие уплывает, как напуганная рыбка. Тораф сбивает маму с ног и они, хрипя, валятся на линолеум, отвратительно скрипящий от их потных тел. Гален пинает нож подальше и наваливается на дерущихся. Водоворот рук, ног, локтей и кулаков скрывается на кухне. Не знаю, как еще держусь на ногах.