Шмиэл Сандлер - Оргия в гареме царя Соломона

Все мои горести на фоне людей процветающих и не прилагающих для этой цели особых усилий, привели меня в состояние глубокой социальной апатии. Я не голосовал ни за левых и не за правых.

Я перестал верить людям и нашел, что моя страна все более делает крен в сторону полицейского режима. Каждый воевал с каждым и по любому поводу. Политики не стеснялись строчить друг на друга доносы. Разборки и сведения счетов с участием виднейших адвокатов современности тянулись годами. Страна изнывала от бюрократии. Страна содрогалась в социальных конвульсиях. Страна билась в религиозной истерии и над знойными городами иудейского государства витал призрак коллективной шизофрении.

А в это время мир активно жил и развивался. Русские с успехом приобщались к капитализму, американцы активно поглощали гамбургеры, человечество с надеждой вступало в век высоких технологий, а Израиль все еще жил в средневековье и от слов выжившего из ума раввина, порой зависело, что надо жрать благочестивому еврею и с какой стороны следует брать жену в постели.

Я не мог вынести этого оголтелого мракобесия отошел от политики, забыл дорогу в синагогу и сосредоточился на семейных неурядицах.

Я бурно переживал, бесчисленные ссоры с супругой и на этой почве потерял веру в себя и в Бога. Если тебе ежедневно твердят, что ты свинья, то, в конце концов, ты начинаешь хрюкать. В итоге я окончательно утвердился в собственной ничтожности, и моя личная жизнь превратилась в сплошное унижение. Каждый в ком было хоть немного смелости мог обидеть и унизить меня. Поначалу я пассивно отвечал на обиды, но вскоре зачерствел душой и перестал реагировать на свинство знакомых и коллег. Я почти ни с кем не общался, а только и делал, что поглощал дешевые сосиски и обвинял себя во всех смертных грехах.

Друзей я потерял, куда-то подевались родственники, а на работе только и ждали случая, чтобы уволить меня без выходного пособия.

Что касается сексуальной жизни, то ее у меня не было вообще. Нет, любовью мы с женой занимались, но не часто. Меня расхолаживали ее ворчливые попреки, а когда все же нам доводилось побаловаться в постели, особых восторгов мое умение у жены не вызывало. Напротив, мои неуклюжие попытки внести какое-то разнообразие в нашу интимную жизнь, приводили к разлитию у нее желчи и сарказма.

– Мадам, – предложил я дрогнувшим голосом, – изволите

что-нибудь выпить?

– С удовольствием, – задорно отвечала Вероника.

Она почувствовала мою робость и пыталась приободрить меня показным оптимизмом.

– Человек, – заорал я, стесняясь своего голоса. Тут же в покои вошел толстяк в тюрбане, в руках он держал поднос с «Каберне фран» и парочкой тонких сигарет «Glamour Amber»

Кокетливо наклонив головку вбок, Вероника пригубила вино, а я бросил мимолетный взгляд на просвечивающий сквозь тонкую ткань темный лобок под вздрагивающим загорелым животом.

«Господи, да она же без трусиков!»

– Сударыня, в чем заключаются ваши обязанности? – вопрос был глупым и неуместным, как царь и эффективный менеджер, я должен был знать, чем занимаются мои подчиненные в свободное от службы время. Она поняла, что неуклюжими вопросами, я пытаюсь скрыть свое волнение.

– Я отвечаю за внешний вид и хорошие манеры ваших жен, – сказала она просто и улыбкой, пытаясь вывести меня из оцепенения.

– А они в этом нуждаются? – я не узнавал своего голоса, он стал чужим, непослушным, то и дело срывался и предательски дрожал.

Я был похож на человека, который впервые выступает публично и от страха забыл все, о чем собирался говорить. Во рту у меня пересохло, но мне и в голову не приходила спасительная мысль о том, что я могу промочить горло напитком, который любезно предложил Веронике.

– Сказать по правде, вчера вот к вам была доставлена девушка из австралийского племени. Ясно, что понятие о вилке или ином столовом приборе у нее довольно смутное.

– А вы где учились, Вероника?

Она была спокойна и её раскованность понемногу передалась мне. Дыхание мое выровнялось, и я мог уже внятно без дрожи в голосе задавать вопросы.

– Я училась в институте кинематографии.

– Так вы артистка? – с невольным восхищением сказал я.

Моя искренность и волнение тронули Веронику, в ее глазах я увидел благодарность

– Увы, – с горечью, – сказала она, – актрисой я не стала. Мне предложили роль в фильме, но режиссер решил, что прежде я должна разделить с ним постель.

– Ах ты, гад ползучий! – непроизвольно вырвалось у меня.