Solveig Ericson - Вакуум (СИ)

Я СУМЕЛ ПРОСРАТЬ СОБСТВЕННУЮ ЖИЗНЬ!

Вот вам и "поколение будущего". Совершенное тело и долголетие - еще не залог счастливой жизни…

Я отогнал от себя мысли об убийстве, пока не засосало в водоворот смердящей вины, иначе останется только сложить руки и умереть. Я мысленно написал поперек черепной коробки большими красными буквами: ОН ЗАСЛУЖИЛ! – чтобы помнить об этом и никогда не позволять собственной совести выесть мне душу.

За этой мыслью пришло воспоминание о пробуждение на Гхоллоге….

Оно накатило удушьем, и я вновь почувствовал панику. Этот страх преследовал меня во снах долго, пока более яркий, жестокий и реальный кошмар не вытеснил его без следа. Но в свой первый день в колонии, лежа на нарах, я заставил себя сделать глубокий вдох и расслабиться, проанализировать ситуацию с самого начала. Почему раствор не слили до момента пробуждения? Или это своеобразное приветствие, что-то вроде: «добро пожаловать в ад»? Во время анабиоза отключаются все системы жизнедеятельности за исключением сердечно-сосудистой. Анабиотическая жидкость поступает в желудок через зонд, введённый в глотку, и полностью отключает перистальтику, замирает работа кишечника, легких, кислород поступает через кровь по тонким системным трубкам, которых я, кстати, и не заметил, пока пытался выбраться из камеры. Сорвал, наверное, неосознанно. И первым делом после пробуждения срабатывает дыхательная система. В тот момент я мог бы просто захлебнуться.

Меня передернуло, я перевернулся на бок и сжался в позе эмбриона. Еще один иллюзорный щит, такой же эфемерный, как и защита комбинезона. Но хоть что-то. Нужно собрать себя в кулак, иначе я просто рассыплюсь, мне хватило пребывания на палубе тюремного корабля, чтобы впечатлиться на всю оставшуюся жизнь, и от одной лишь мысли о том, что ожидает меня в дальнейшем здесь, на Логе, становилось страшно до судорог.

Яркое пятно кислотно-зеленого на красном зарябило под веками. Кислотно-зеленый и красный, и брызги все того же красного на яркой зелени тюремного комбинезона. Раскинутые обрубки конечностей в отчаянной попытке сохранить жизнь, и крик… Душераздирающий, полный боли и обреченности, и в тоже время неверия….

Я зажал уши ладонями, лишь бы не слышать этих воплей агонии, чем сильнее я прижимал руки, тем отчетливей слышался крик. Я опять сделал дыхательное упражнение и постарался отогнать и эту мысль от себя, но на смену крику пришел голос конвоира, низкий, вибрирующий от гнева и страха за собственную жизнь: «У кого-нибудь еще есть подобные проблемы?».

Если кто-то из заключенных взорвался бы просто стоя рядом с другим, то пострадал бы только первый, второй отделался бы кровавым душем и ошметками плоти на своем теле. Но если бы того акрофоба разорвало на конвоире, то последний рисковал получить сильные повреждения. Зачем вообще применяют столь ненадежные кандалы? Психов, вообразивших себя камикадзе, не нужно долго искать, и конвоиры каждый раз подвергают себя опасности, находясь с зеками в непосредственной близости. Политика устрашения очень эффективна, но зачем жертвовать собственными подчиненными? Или это своеобразное наказание для провинившихся, не оправдавших доверия, военнослужащих? Им предлагают на выбор либо трибунал, либо служба на тюремном корабле? Выходит, наши бывшие тюремщики сами являются заключенными… Получается, я еще легко отделался, могло быть и хуже. Людям свойственно звереть в условиях повышенной угрозы. Меня – да и любого из нас - могли просто прибить на Гхоллоге, чтобы доказать себе, что есть кто-то более бесправный, чем они… А здесь? Что ждет меня здесь?

Я застонал, сворачиваясь в еще более плотный клубок. Все, Дален, хватит рефлексировать, тебе еще с толпой зеков жить неопределенное количество времени: если они почуют в тебе жертву, то все, жизнь твоя продлиться до первой серьезной стычки. И никто тебя не защитит. Никто. Логианцы не выглядят гуманистами и филантропами...

- С Вами все в порядке, сэр? – рядом со мной стоял обладатель вежливого тихого голоса.

Я повернулся к нему лицом и увидел парня с внимательными темными глазами.

- Да, вполне, - отозвался я и попытался улыбнуться. Улыбка на лице ощущалась чем-то инородным, словно улыбнись я чуть шире и кожа лопнет.

- Я Клайв Везнер, - сказал он, мягко улыбаясь в ответ.

- Дален Эро, - представился я, а сам попытался ненавязчиво его рассмотреть. Везнер был человеком, точнее - Homo sapiens. После того, как Земля присоединилась к Союзу, понятие «человек» получило более обширное определение, поэтому я сейчас говорю о видовой принадлежности своего сокамерника.