Габи Шёнтан - Мадам Казанова

— Как, к любовь тоже? — быстро спросила я.

— Да, и любовь, Феличина. — Наполеон быстро взглянул на меня. — Если вы с равнодушием относитесь к мыслям, словам и делам вашего супруга, то это никакая не любовь, а… — Он запнулся и довольно грубовато добавил: — …а всего лишь общая постель.

Наполеон швырнул палку за забор и принялся стирать ногой начерченное на песке.

— Будет очень жаль, если с вами это произойдет, — сказал он, поглощенный своим занятием. — Вы могли бы быть единомышленницей мужа, а не просто существовать при нем. И вы вполне могли бы думать вместе с ним, а не повторять его слова, точно попугай. Вы слишком хороши для того, чтобы позволить толпе поглотить вас. — Он повернулся и прошел мимо меня в дом. Я молча посмотрела ему вслед, чувствуя себя смущенной и по-особенному счастливой. Неужели это было чем-то вроде объяснения в любви.

До самого вечера я терзалась сомнениями, а Наполеон не показывал даже вида, что в этот день между нами состоялся столь откровенный личный разговор. Сейчас тетя Летиция тяжело раскинулась в кресле — в конце дня, когда ее особенно донимала боль в спине, она сидела обычно тут, широко расставив ноги и скрестив на коленях руки, и наслаждалась вечерним отдыхом. Паолина играла в углу зала с самыми младшими, а Луиджи с унылым видом глядел в окно. Как только Наполеон заговорил, Джозеф постарался незаметно исчезнуть, его младший брат, заложив руки за спину и расхаживая большими шагами взад-вперед перед камином, принялся рассуждать о Франции. Как только он остановился, чтобы набрать в легкие воздух, я воспользовалась паузой и спросила:

— А как там жизнь в Париже?

Наполеон повернулся ко мне, недовольный моим вмешательством, но его лицо тут же прояснилось.

— Париж — это город, где даже не замечаешь, какая на дворе погода, — произнес он. — Он всегда красив — и при солнце, и при дожде. Парки, библиотеки просто бесподобны. Имея всего пять франков, можно пойти в любой театр. Великолепные кареты, изумительно ухоженные лошади, кучеры и лакеи в ливреях, множество людей на бульварах — вот такова жизнь в Париже.

— А какие в Париже женщины? — не отставала я.

На лице Наполеона появилась улыбка.

— Дамы высшего света — это весьма изысканные, влиятельные и неприступные создания. Они разодеты в бархат и шелка, их окружает благоухание дорогих духов, на них сверкают бриллианты. Эти дамы полны очарования, грации и остроумия, они любят роскошь и мужчин. Ведь это именно они задают тон, а мужчины с готовностью пляшут под их дудку. И даже если в Великую революцию эти благородные дамы исчезнут, их место обязательно займут другие, которые опять станут править с помощью своего очарования, грации и остроумия… Они тоже будут элегантными и обаятельными и тоже примутся водить мужчин на шелковых поводках. Новые парижские дамы будут влиятельными, всемогущими и изысканными — точь-в-точь как их предшественницы. Ведь Париж — это город, принадлежащий женщинам и созданный исключительно для женщин.

— Ну, хватит, хватит. — Тетя Летиция хлопнула в ладоши. — Хватит внушать девушкам подобные мысли. Бархат да шелка! Роскошь и духи! Женщина должна быть хорошей матерью и хорошей хозяйкой. Тогда у нее не останется времени для подобной чепухи, — ворчливо проговорила она. — Вон, посмотрите на Паолину. Делает такие гримасы, словно она принцесса и повсюду уже разъезжает в золотой карете, вся усыпанная бриллиантами, с головы до ног. Сколько мне еще придется втолковывать ей, что она не уронит своего достоинства, если помоет иной раз грязную посуду?

Тетя Летиция встала и потянулась, упираясь руками в ноющую поясницу.

— Ну ладно, уже поздно. Пора ложиться спать. А ты, сынок, как будешь в следующий раз говорить про этот самый Париж, рассказывай лучше про тех женщин, которые работают и растят детей, несмотря на все трудности и волнения, и которые живут ради своих мужей. Этих женщин не видят и не воспринимают, потому что они скромно живут для своей семьи и своей страны. Так вот эти женщины и есть самые главные.

В ту ночь я долго не могла уснуть и лежала с открытыми глазами, мечтая о Париже. В свежем воздухе, струившемся через окно, мне чудился запах куриного и козьего помета — привычный запах деревни. Невероятное известие о том, что женщины могут властвовать и править, что у них есть свое мнение и они могут открыто его высказывать, перевернуло мое представление о мире. Я уже почти поверила, что энергичность, остроумие и способность очаровывать значат для женщины больше, чем трудолюбие и добродетель.