Габи Шёнтан - Мадам Казанова

Я села в постели. Казалось, я уже ощущаю нежное прикосновение шелкового платья и мягкое покачивание шикарной кареты и могу прикоснуться к окружающей меня роскоши. Наполеон ведь тоже стремится наверх, и он верит в свою судьбу. Ведь это он обращался к моему разуму, убеждал, что я могу выделиться из толпы. Мне надо быть с ним откровенной — я хочу увидеть нечто большее, чем оливковые и каштановые рощи, виноградники и пшеничные поля, каменные дома и узкие пыльные улицы Корте. Мне хочется видеть что-то еще кроме морского прибоя, ударяющего о стену причала в Аяччо, и кроме шторма, уничтожающего урожай и вынуждающего людей просить заступничества у Бога. Меня уже ничто больше не держит на Корсике. Когда Наполеон поедет обратно во Францию, он должен взять меня с собой. Моя цель в том, чтобы выбраться поскорее отсюда и попасть туда, где стоит жить, — в Париж.

Однако Наполеон и не думал возвращаться в Париж. Он приехал на Корсику, чтобы делать здесь карьеру, и не собирался никуда уезжать из Аяччо. К тому же французскими властями был принят указ, по которому офицеры всех родов войск, служившие на добровольной основе в Национальной гвардии Корсики, обязывались до 1 апреля 1792 года вернуться в свои части во Франции. Действию этого указа не подлежал лишь подполковник корсиканской Национальной гвардии. И вот Наполеон решил воспользоваться этой возможностью и попытаться одержать верх на этих выборах, предпочитая звание подполковника на Корсике возвращению в чине лейтенанта во Францию. Он был уверен в своих силах:

— Я выиграю выборы. У меня нет намерения возвращаться во Францию.

Хотя мои мечты о Париже подернулись дымкой, я была вне себя от радости — он никуда не уедет от меня! Неважно почему, главное то, что он остается и у него еще будет возможность объясниться мне в любви.

А Наполеон между тем развил невероятную активность. У него наконец-то появилась возможность пустить в ход свои теории, и он принялся воздействовать на людей, угадывая их настроение и включая их в свои сложные математические расчеты.

Дом Бонапартов стал местом, куда стекались сочувствующие революции со всего острова — крестьяне, ремесленники, пастухи — в весьма живописной одежде, а попросту — в лохмотьях. Тетя Летиция с гордостью называла их «партизанами» и шла на большие расходы с тем, чтобы для них всегда были еда и вино.

Эти самые «партизаны» заполнили собой весь дом, располагаясь на ночлег в гостиной и даже на ступеньках лестницы на верхнем этаже. Наполеон почти всегда был окружен людьми; похудевший, с осунувшимся лицом и фанатичным выражением в глазах, он постоянно находился в движении. Мимолетная улыбка или случайно брошенный теплый взгляд — вот и все, на что я могла рассчитывать.

Если бы я не была увлечена Наполеоном настолько, что видела лишь то, что хотела видеть, я бы уже на той ранней стадии сумела разглядеть основные черты его: стремление к власти, непомерные амбиции, склонность к интригам и лживость обещаний, которыми он увлекал легковерных людей. Еще тогда я смогла бы по достоинству оценить те угрозы, с помощью которых он держал в повиновении своих непослушных сторонников.

Для наблюдения за грядущими общественными выборами подполковника французское правительство назначило троих корсиканцев — уполномоченных. Наполеону удалось вскоре перетянуть на свою сторону двоих — Квенцу и Гримальди, тогда как третий, по имени Мурати, еще не определил своего отношения ни к одному из кандидатов. Однажды вечером Бонелли, наиболее рьяный сторонник Наполеона, прибежал сломя голову с сообщением о том, что Мурати прибыл в Аяччо и остановился в доме Перальди — главного соперника на предстоящих выборах. Наполеон был вне себя от возмущения.

— Какая неосмотрительность, — закричал он, — оставлять уполномоченного в руках оппозиции!

Не теряя времени, Наполеон приказал Бонелли и еще трем своим сторонникам доставить к нему этого Мурати и, если потребуется, применить силу. Его решительный поступок увенчался успехом, и через некоторое время перед ним появился бледный, но не утративший самообладания Мурати. Наполеон принял его с самой изысканной вежливостью.

— Сожалею, что вы сразу не оказали мне честь и не нанесли свой визит, — произнес он, увлекая в гостиную своего невольного гостя. — Здесь вам будет легко и удобно, у Перальди подобное просто невозможно. Чувствуйте себя, как дома. Никто тут не собирается обсуждать вашу миссию. И вы, разумеется, свободны воспользоваться нашим гостеприимством или перейти в любой другой дом…