Маргрит Моор - Серое, белое, голубое

Я стояла в проходе. Один из словаков угостил меня тонкой черной сигаретой. Дым разъедал мне глаза и легкие, но принес такое облегчение, что я готова была расплакаться. Я прислонилась спиной к стеклу, отвернувшись от мелькавших за ним пейзажей и забыв об усталости, желании спать, страхе, отвращении, обо всем, кроме чувства совершенного одиночества, которое словно покрывало легло мне на плечи. Рядом со мной, на откидном сиденье, приделанном к стене, примостилась цыганка со спящим младенцем на руках. Выражение ее лица было глухое и непроницаемое, ее словно не было здесь вовсе, несмотря на ее длинную юбку и пузатую сумку у ног. Поезд трясло. Прозвенел колокольчик на железнодорожном переезде. Прямо напротив меня, за стеклянной дверью, мать целовала своего ребенка и доставала ему из специального термоса бутылочку молока. Привезли передвижной буфет, нам пришлось встать на цыпочки, чтобы дать дорогу этому чудовищу. Официант в форменной куртке из льняной ткани открывал одну за другой двери купе и с легкостью сбывал свой товар — та мамочка тоже купила у него кофе и булочку, — но нам ему ничего не удалось всучить. Мы были пассажиры другого рода. Словаки достали черный хлеб, цыганка, прикрывшись красной шалью, приложила ребенка к груди, а я развернула белую бумажную салфетку с вишневым пирогом, нарезанным на квадратики.

Я ехала домой. Устремив взор на маленький оазис, фата-моргану за оконным стеклом, я думала: что это значит для человека — иметь дом, адрес, место жительства? Я это уже плохо помнила. Стоя в коридоре среди отбросов общества, которые посмели двигаться куда-то по своему усмотрению, я вспоминала — откуда-то из невообразимо далекой седой старины — презрение кочевника к жителю деревни, который хочет удержать если не время, то хотя бы свое место на земле. Поезд прогрохотал по мосту. Я переминалась с ноги на ногу. Нет, уставшей я себя не чувствовала. С удовольствием наблюдала за легким облачком сигаретного дыма, которое словно морской конек проплывало у меня перед глазами, разрасталось и таяло в солнечном свете.

Это было длинное путешествие. Цепочка событий, сигналов, знаков, которые теперь, спустя время, выстроились в логичную и таинственную последовательность. Объяснения, разумеется, никакого нет. Нужно не думать, а действовать. Не говорить, а смотреть. Вскоре я вернусь в исходную точку. На автобусную остановку в дюнах. Мысленно я уже вдыхаю морской ветер, пишу письма, звоню, работаю и хожу в гости, вскоре я снова стану той женщиной, что и была, — Роберт, я иду! — я мысленно разглаживаю обеими руками простыни на широкой постели, окна в сад открыты. Изменилась ли я? Постарела? О нет! Все узнают меня, мое тело, мою одежду, интонации моего голоса… никто, глядя на меня нынешнюю, не догадается, что зрение мое стало острее, что я могу на глаз определять расстояние и видеть в темноте. И если я вскоре сяду читать газету или приглашу друзей на ужин, разве помешает, если я между тем залюбуюсь на никому, кроме меня, не ведомый пейзаж и увижу что-то такое, что мне приятно вспомнить, — мои гордые, варварские, глубоко личные сны, которыми я никогда и ни с кем не могу поделиться…

Я повернулась к окну. Поезд шел сквозь холмистые поля. На следующий день я была дома.

Пятница, утро. Нелли лежит в постели и размышляет: «Что мне сегодня надеть? Что-нибудь синее или серое, нужна ли шляпа?» Она чувствует на лице легкое дуновение. Стало быть, сегодня ветер. Если будет дождь, надену плащ-накидку. Она слышит звук проносящегося мимо мопеда. Где-то открывается и снова захлопывается входная дверь. Обычно от такой утренней дремоты у нее разыгрывается мигрень — Нелли не из тех женщин, что спят до полудня и завтракают в постели. Обычно у нее не возникает сомнений в том, что надеть. Конечно, блузку и брюки, а днем, на работу, в магазин, — летний костюм из черной льняной ткани с удлиненным пиджаком.

Впрочем, в эту пятницу по понятным причинам ее магазин закрыт. Сегодня вообще все магазины закрыты. В поселке пасмурное настроение. Развязка наступила в начале недели, именно тогда сгустившаяся ярость, злоба и духота лета уступили место серой облачности. Начиная с этого поворотного момента люди предупредительно открывают друг для друга дверь, терпеливо стоят в очереди в кассу, вежливо пропускают вперед детей и собак, может даже прийти в голову, что все вдруг стали святыми, не поймешь, святыми или соучастниками преступления, глядят простодушно, обрывают фразу на полуслове… бедная Магда… Нелли переворачивается со спины на бок, по привычке вытягивает руку.