Тони Парсонс - Семья

— Кэт меня выходила. Отец вообще ничего не знал. Мы все устроили так, словно я поехала на экскурсию. И теперь я думаю: как я обошлась со своим телом? Я убила своего ребенка. И теперь мне приходится за это расплачиваться.

— Никакого ребенка ты не убивала, Джесс.

— А потом мы удивляемся, почему наши тела отказываются работать! Паоло, я не знаю, что со мной: то ли я подорвала свое здоровье, то ли Бог преподает мне урок.

— Бог не может быть таким жестоким.

— Но я твердо уверена, что все мои проблемы — все наши проблемы — начались именно тогда, в тот самый день. Это наказание. Как еще это назвать?

— Ты любила этого парня?

Ему очень хотелось ее успокоить. Искренне хотелось. Но в то же время в нем поднималась ревность: оказывается, кто-то еще обладал женщиной, которую он любил! По природе он не был жестоким человеком, но сейчас, попадись ему этот мужчина (не мужчина, а гнусный щенок!), он бы ему врезал как следует!

— Он учился в нашей школе. Был футбольной звездой. Все девчонки сходили по нему с ума. Не знаю, можно ли это называть любовью, но тогда мне так казалось. Прости, прости меня!

— Все нормально.

Паоло был тронут. Он не перестанет ее любить. Ничто не может заставить его разлюбить эту женщину. Их любовь не зависела от внешних обстоятельств и прочих условностей.

— Мы были вместе только один раз. И когда на следующий день я пришла в школу, оказалось, что он разболтал об этом своим друзьям, и все надо мной смеялись. Они говорили, что я шлюха, хотя он-то знал, что я была девственницей. У меня даже кровотечение еще не остановилось, а они надо мной насмехались.

Паоло обнял ее и прижал к себе.

— Я тебя люблю, — сказал он. — А тот парень был не достоин тебя, и никакого наказания тебе за это быть не может.

После признания Джессики прошли недели и месяцы, и Паоло заметил, что между ними что-то изменилось. Он боялся, что отсутствие ребенка в конце концов их разлучит. Но вместо этого они с каждым днем становились ближе друг другу. Теперь они старались держаться своего дома и людей, которые их хорошо знали. Потому что, стоило им выйти за пределы своей орбиты, даже для того чтобы проведать его родителей в Эссексе, как тут же начинались бессмысленные расспросы, которые задевали их за живое.

— И когда же вы, влюбленные пташки, наконец совьете настоящее гнездышко? — любила спрашивать его мать, обычно рассказав предварительно какую-нибудь умилительную историю из жизни своей внучки Хлои.

— У нас и так есть гнездо, ма, — раз за разом повторял ей Паоло, так что в конце концов она перестала спрашивать. — Мы семья из двух человек.

Поппи спала в своей кроватке.

Она занимала в ней совсем мало места. Лысая головка девочки с выпяченным лбом была чуть повернута набок, ручки подняты вверх, словно у тяжеловеса, который собирается взять вес, ладошки сжаты в миниатюрные кулачки. Никаких простыней в этой детской колыбельке не предусматривалось. Она была больше похожа на прочную сумку с углублениями для головки и ручек младенца — абсолютно безопасная и надежная, и тем не менее Меган никак не могла избавиться от страха: ей казалось, что ее дочь может умереть в любой момент.

Она сидела на кухне и пила ромашковый чай, третью ночь подряд без сна и отдыха, но даже в эти ночные часы улицы Хокни были полны народа: кто-то смеялся, вопил и дрался. И когда по лицу Меган потекли слезы отчаяния, она подумала: «Наверное, это и есть послеродовая депрессия. Неужели хоть одному мужчине знакомо такое состояние?»

Она была измучена до предела, до ужаса опустошена и чувствовала себя полной неудачницей. Впрочем, как иначе она могла себя чувствовать в такой ситуации? Разве кому-нибудь на ее месте удалось бы избежать депрессии?

Еще одним ударом по чувству собственного достоинства стало фиаско, которое она потерпела, пытаясь кормить грудью. Вначале Поппи была слишком мала, чтобы брать грудь. Она не могла делать сосательные движения. Но толстая, расплывшаяся медсестра из поликлиники, которая регулярно приходила осматривать малютку, заявила Меган (причем вела себя с ней нахально и снисходительно — это с ней-то, с будущим доктором!), что «младенчик» (какая фамильярность!) уже готов к тому, чтобы кормиться прямо «из матери» (пошла ты подальше, толстая корова!).

И Меган, которая прекрасно помнила зажигательные речи, которые сама же произносила перед будущими матерями района Санни Вью, в пользу вскармливания грудным молоком («полным питательных веществ и антител и совершенно бесплатным, ха-ха-ха!»), сама никак не могла наладить этот процесс. Казалось бы, нет ничего естественнее на свете, чем вскармливать свое дитя грудным молоком. Но Меган чувствовала себя так, словно ей приказали расправить крылья и полететь.