Тони Парсонс - Семья

Кэт испытывала к Джейку жалость. Она прекрасно понимала, каково это — когда отец и мать живут порознь, каждый своей жизнью. Она понимала, до какой степени обманутым может чувствовать себя подросток в такой ситуации. И изо всех сил пыталась убедить себя, что он все тот же ранимый ребенок, с которым она познакомилась три года назад.

Однако ее субботняя ночь оказалась безнадежно испорченной, и ей трудно было избавиться от чувства, что родители губят первую половину нашей жизни, а чьи-то чужие дети — вторую.

Вот бы посмеялась ее мать, услышав такое!

В эту ночь никаких ленивых любовных игр между Кэт и Рори не произошло. И бокал вина, который они выпили на кухне, казался формальным, вроде ритуала, который со временем стареет и теряет смысл.

Пока они пили вино, рев «Белых полос» в гостиной сменился столь же громким ревом какого-то попсового кошмара из телевизора, и Кэт, как ни старалась, не могла скрыть своего разочарования от Рори, хотя он был самым добрым и самым благородным человеком из всех, кого она в своей жизни встречала, и ей казалось, что она его любит.

Усталость давала о себе знать. Когда, наконец, они забрались в спальне под одеяло и наскоро поцеловались, Кэт тут же уснула, не обращая внимания на всякие бум-бум, истеричные вопли и гангстерские разборки из телевизора.

Через пару часов она проснулась от страшной жажды. В квартире было тихо. Натянув на себя найденные в куче грязного белья брюки и куртку каратиста, она направилась на кухню.

Но стоило ей повернуть выключатель, как она вскрикнула. Джейк и Джуд стояли на кухне в боксерских трусах и жевали тосты.

— Извините, — сказала Кэт, вытаскивая из холодильника бутылку газировки и решив обойтись без стакана, потому что стаканы стояли в буфете, а к буфету можно было пройти, только отодвинув полуголых парней с их неуклюжими белесыми конечностями.

Когда она выходила из кухни, то услышала слова Джуда:

— Для такой старушки совсем неплохо!

И оба рассмеялись замогильными голосами.

Майкл наклонился к личику своей дочери и радостно улыбнулся.

— Какой измазанный пупсик! — констатировал он. — Вот какой у нас очаровательный маленький пузырь! Хлоя любит пузыри? Хлоя, ты пузырь? Хлоя — маленький, хорошенький, полнощекий пузырик!

Хлоя безучастно посмотрела на отца, а потом вдруг срыгнула нечто молочно-белое, смешанное с кусочками овощей, и размазала это по своему подбородку и животу.

А вынужденная слушать всю эту несусветную ерунду Джессика про себя подумала: что-то последнее время всех вокруг тошнит.

— О! Неужели мой пупсик съел какую-то бяку и теперь у него в животике какой-то тум-тум? Уси-пуси!

«Нехорошо, — подумала Джессика. — Нехорошо разговаривать с ребенком так, словно взрослому только что произвели полную фронтальную лоботомию. Для развития ребенка это совсем не полезно. — Но она тут же себя одернула: — Что я об этом знаю?»

Следует признаться честно: ничего.

Пока Наоко умывала свою дочку и меняла ей одежду, Майкл бросился доставать цифровую камеру за тысячу баксов, чтобы запечатлеть Хлою для будущих поколений.

Потом Наоко аккуратно взяла ребенка на руки и поставила на ножки. И Хлоя пошла. То есть не то чтобы пошла, а начала двигаться шатающейся походкой. Она шаркала, волочила ножки, раскачивалась из стороны в сторону. На лице ее появилось мрачное выражение пьяницы, который пытается всем доказать, что он трезв. Родители поддерживали дочь с обеих сторон, как добрые, заботливые полицейские.

— Когда у нее появятся зубки и волосики, она будет настоящим чудом, — сказала Джессика.

Майкл, Наоко и Паоло наградили ее таким взглядом, словно она сморозила несусветную глупость.

— То есть станет еще чудеснее, чем сейчас, — быстро поправилась Джессика.

— Однако у нее уже есть волосики и зубки, — улыбнулась Наоко, поглаживая едва заметный пушок на макушке Хлои. — Ведь правда, Хлоя-сан?

Хлоя тоже улыбнулась и раскрыла рот, демонстрируя всем четыре крошечных белых зубика — два сверху и два снизу. А потом вдруг шлепнулась на защищенную памперсом попку, и ее карие глазки от ужаса округлились. Четверо взрослых ринулись ей на помощь.

— Хочешь на ручки к дяде Паоло? — обратился к ней Паоло.

Но Хлое совсем не хотелось к дяде Паоло. Она вцепилась в свою мать и возмущенно взвыла, будто Паоло, как страшный разбойник, только что влез в окно с ножом в зубах.

Да, Хлоя быстро менялась. Еще пару месяцев назад, будучи грудничком, она спокойно шла на руки к любому взрослому и охотно отвечала на его ласки. И вот теперь, за месяц до своего первого дня рождения, она оставила первый этап своей жизни позади и льнула только к родителям, а на всех остальных взрослых смотрела с подозрением. Она постепенно становилась настоящей маленькой личностью, разборчивой в своих привязанностях и настороженно относящейся к миру.