— Наверное, надо начать жить сначала, — сказал он.
— Надолго в Нижний? — спросила она, найдя в себе силы улыбнуться ему.
— Скажем так, квартиру я там уже арендовал.
— Понятно.
— Что тебе понятно?
— Как во сне… — проговорила тихо. — Который не обманет. Потому что во сне все — правда. Даже то, что ложь.
— Хочешь — поедем? Вместе. А?
— Езжай, Андрей.
— А ты?
— В моей жизни слишком много штор, которых я не люблю, но от которых никуда не деться…
При каждой встрече он говорил о том, что надо жить вместе, но она рассеянно улыбалась и уводила разговор на другие темы. Она чувствовала горькую необходимость сказать этому мужчине «нет».
Им пришлось приспосабливаться к себе новым. Он стал решительнее, напористее, словно у него открылось второе дыхание во время длительного заплыва, — так он и двигался — рывками, преодолевая сопротивление судьбы. Она стала менее осторожной, более чувственной и мягкой, словно река после разлива. И возвращались теперь в «свое» кафе не из опасения, а из обоюдной потребности длить память о первой встрече.
О том, чтобы жить вместе, он говорил все реже. И она была этому рада.
Они попрощались у входа в кафе. Он вызвал такси по ее просьбе. Поначалу все было как обычно — и легкое сожаление от расставания, и подспудная наивная чистая радость от того, что снова будет «здравствуй».
Но она оглянулась…
Он стоял на обочине — светлый, теплый, добрый. Ее и не ее.
Он смотрел вслед уезжавшему такси, а конец его шарфа трепал ветер.
Она всегда умела сдерживаться и не плакала на людях. А тут заплакала, прикусив зубами свою кожаную перчатку. Звуки исчезли. Огни и краски расплылись. Она впервые жалела себя, и эта жалость, рвавшаяся изнутри, топила все мысли.
Таксист, заметивший ее состояние в зеркальцо заднего обзора, нахмурился и обернулся, что-то спросив. Но она, не расслышав его, задергала ручку дверцы.
— Эй! Эй! Осторожно! — как-то высоко крикнул водитель и бросил машину к обочине.
Она упала в снег, поднялась и побежала по снежному месиву обратно к фигуре, стоявшей у обочины. Сверкающие машины обдавали ее холодным воздухом и сигналами. А она все бежала, увязая в своем отчаянии, как бывает во сне, когда не можешь догнать что-то или убежать от чего-то…
В какой-то момент она вдруг снова начала падать, но почувствовала сильные руки, подхватившие ее.
— Ну что ты, дурочка? — услышала она его теплый голос.
Она ничего не могла объяснить, не желая отпускать его от себя, и в то же время ненавидела себя за это…
Римма поймала его в столовой, протиснувшись к нему у салатов без очереди.
— Ты дал деньги на РосПил? — запыхавшись, спросила она, вталкивая свой подносик рядом с его.
— Кому? Куда?
— Ребятам, которые в Интернете выводят чиновников на чистую воду. У нас инициативные люди собирают. Я им пятьсот рублей отдала. В знак солидарности и поддержки.
— Они у тебя лишние?
— Деньги лишними не бывают, но должна же я проявить гражданскую позицию, — Римма схватила сразу три разных салата.
Леня ощутил зудящее чувство дежавю, словно он уже где-то что-то такое слышал. Потом вспомнил фильм Дуни Смирновой «Ко-ко-ко», который смотрел недавно. Только там собирали подписи в поддержку Ходорковского. Кажется, разговор в одной сцене герои вели тоже в столовке.
— А эти страшные чиновники тебя лично чем-то обидели в жизни? — поинтересовался он, отдавая кассирше деньги.
— Обиды здесь ни при чем. Просто хочется умереть с чистой совестью.
Римма говорила с таким серьезным лицом, что Лене расхотелось смеяться.
— Надеюсь, ты не собираешься умирать сейчас?
— Нет. Мне хочется узнать, чем все это кончится.
Леня все же не смог удержаться от улыбки, когда усаживался за стол.
— Ты так уверена, что это когда-нибудь кончится?
— Заботин, ты всегда был закомплексованным пессимистом, — ковыряя салаты, морщилась Римма. — Но я привыкла. В тебе есть что-то милое, беспомощное и декадентское.
— Вот уж не думал о себе как о декаденте, — пробормотал Леня, выхлебывая вкусный бульон из вермишелевого супа.
— Ты — осколок прежнего воспитания, Ленчик. Методичного моралите, в высшей степени непрактичного сейчас. И мне это в тебе нравится. Сейчас таких уже не осталось. Нынче правят балом все больше такие, как корреспонденточка из «Нового времени»… как бишь ее…
— А что с ней не так?
— Ты как с Луны упавший. Целая история! — Душечкина придвинулась ближе и, не замечая, накрыла грудью недоеденный салат. — Одна женщина, которая усыновила много детей, жаловалась Путину на непростую жизнь. А корреспондентка в «Твиттере» тут же написала, цитирую: «Выступает какая-то идиотка с тридцатью шестью приемными детьми, кавычки, что само по себе уродство. Рыдает перед ВВП, что у нее денег мало. Ну не усыновляла бы». А потом, когда вся блогосфера поднялась клеймить эту дуру, начала оправдываться: «Упс, не сообразила, сори». Как тебе?
Читать дальше