Эвелин Беркман - Случайный спутник

- Я не говорила этого. То есть я не так это сказала. Я только сказала, не хочу портить себе ре...

- Ударение, - перебил он. - "Я не хочу". Эмфаза. Я же не глухой.

- Но я не имела в виду.

- Я знаю, что ты имела в виду, - по-прежнему мягко перебил он.

Они помолчали. Марта, вне себя от удивления, не знала, что и думать, но чувствовала, что случайно, помимо воли, ступила на опасную почву. Она поняла это по его взгляду - холодному, мучающему. Таким она еще никогда его не видела. - Значит, ты все знала обо мне. - Он улыбнулся. - Конечно. Я должен был догадаться, что найдутся добрые души тебя просветить. Кто? Кто, Марта? Скажи мне. Она недоуменно покачала головой.

- Эдмондс? Лесли? Соунс? Ну конечно, Соунс. - Он улыбнулся еще шире, и ей стало вдруг страшно. - Я просто слышу, как он предупреждает тебя не приближаться к парии, к неприкасаемому. Да. Я попался. В самом начале того, что принято надавать головокружительной карьерой. Я не сделал ничего чудовищного - не более того, что благополучно сходит с рук большинству. Просто они не попадаются. А я попался. Не повезло. С тех пор я - белая ворона. Все было кончено прежде, чем началось... Так же, как у этой красотки на гробнице. - Его улыбка остановилась уже не улыбкой - оскалом, и это было ужасно. - Так, с тех пор для меня все двери закрыты. Я прозябаю на чужие по дачки...

- Тревор, - перебила она. - Не надо, я не хочу слышать об этом.

- Всякая грязная работенка, поденщина, пустячные поручения - приклей там, зачисть здесь - вот мой удел. При этом они так осторожны, что не доверяют мне ничего, имеющего хоть какую-то ценность. О, эта их доброта! Я бы вбил ее им в глотки! - Он больше не контролировал себя, его несло. - И Соунс присматривает за мной во имя былой дружбы с моим отцом! Таскает меня в этот клуб, мавзолей чертов, будь он неладен! Почти забытая сцена вспомнилась Марте. Теперь она поняла, почему ей показалось тогда, что один из мужчин по-родительски опекал другого, угрюмого. Впечатление было верным, несмотря на все ее тогдашнее неведение.

- И ты пытаешься убедить меня, что ничего не знала? - Он все больше пугал ее своей улыбкой.

- Я и не знала. - Чистая правда, но прозвучало неубедительно. - Ни один человек не сказал мне о тебе ничего плохого.

- Так я и поверил! - отрывисто засмеялся Тревор. - Я у тебя в руках, ты поймала меня и прекрасно это знаешь. Знаешь, что в одиночку выставить эту штуку на продажу я не могу, - он показал на рубин. - Я засветился, весь профессиональный мир знает об этом. Меня мигом заподозрят. Ни при каких условиях мне нельзя действовать открыто. Я обречен держаться в тени, кто-то другой должен выйти на сцену вместо меня. Ты могла бы мне помочь, - в голосе зазвучал пафос, - но ты не хочешь! Держишь форс, потому что знаешь: я беспомощен, у меня связаны руки. Ты нужна мне, а я тебе, в общем-то, нет. Это ты тоже понимаешь. Для меня это вопрос жизни и смерти, но ты и пальцем не пошевельнешь, чтобы помочь мне!

Это была почти истерика. Глаза горели, выделяясь на влажной белизне лица: он обливался потом в промозглой сырости склепа. Несмотря на оторопь и сумятицу в мыслях, она нашла определение для происходящего: танталовы муки. Еще здесь, в двух шагах, лежит спасение - а он не может им воспользоваться. Более всего ему нужно сейчас укрыться в тени репутации человека, который общепризнанно - вне подозрений, который мог бы стать фасадом в его сомнительной сделке, мысль о том, что столь безупречная личность никогда не предложит ему своих услуг, что для него подобное предложение достижимей вершины Эвереста, - эта мысль, видела Марта, была выше его понимания. Ибо он искренне верил, что все продажны, и что такие слова, как честь, порядочность, честность - смехотворные заклинания, этикетки на бутылках, которых ничего нет. Все это, с горечью поняла Марта, и было причиной его моральной неустойчивости, его самомнения, бесконечной способности к самообману. Иначе говоря, он был хронически неспособен верно оценивать тех, с кем имел дело

- Послушай, Марта. - Вкрадчивая мягкость тона предвещала взрыв. Марта, милая, послушай!

- Послушай ты меня! - закричала она в отчаянии. - Это мое! Это не мое и, уж конечно, не твое, неужели ты этого не понимаешь? Перестань меня уговаривать, это бесполезно. Я сделаю то, что сочту нужным, и здесь тебе нечего сказать, Тревор!

- Не двигайтесь, - прозвучал вдруг загробный голос, неестественно гулкий под сводчатым потолком. - Вы, двое, не двигайтесь.

И, переборов мгновенное оцепенение, они медленно повернулись на звук туда, где в проеме арки, на верхней ступеньке лестницы стоял Ставро.