Элизабет Гаскелл - Руфь

Когда ребенок стал поправляться, мистер Бенсон тем повелительным тоном, какой он умел принимать в случае необходимости, приказал Руфи прилечь отдохнуть, пока сестра его посидит возле больного. Руфь ничего не ответила, но вяло повиновалась, почти не удивившись, что ею так повелевают. Она прилегла рядом с ребенком и долго смотрела, как он спокойно спит. Веки ее постепенно опустились, как бы под влиянием непреодолимой тяжести, и она заснула.

Ей снилось, будто она снова бежит по пустынному берегу, пытаясь унести Леонарда от какого-то преследователя, — она знала, что это человек и даже знала, кто он, хотя и не смела выговорить его имени даже себе самой. Вот он совсем близко, он догоняет ее, хотя она летит как на крыльях. Он несется за ней вместе с ревом прилива. Руфи казалось, что к ее ногам привязаны тяжелые гири, мешающие ей двигаться. Вдруг у самого берега огромный черный смерч откинул ее назад, к ее преследователю. Она бросила Леонарда на берег, где он мог спастись, но не был ли он унесен, как и она сама, в пугающую неизвестность, Руфь не знала, потому что проснулась от страха.

В первые секунды она еще принимала сон за действительность и думала, что преследователь затаился тут, в этой самой комнате, и оглушительный рев моря все еще раздавался у нее в ушах. Но как только сознание вполне вернулось к ней, Руфь увидела, что находится в безопасности, в своей прежней милой комнате, в надежной пристани, хранящей ее от бурь. Яркий огонь пылал в небольшом старинном камине, вделанном в угол стены и выложенном с обеих сторон выбеленными кирпичами, служившими также конфорками. На одной из них шумел и клокотал чайник, на случай если ей или Леонарду захочется чая, — именно его звук она принимала во сне за неустанно ревущее море, пытающееся подобраться к своей жертве.

У камина тихо сидела мисс Бенсон: было слишком темно, чтобы продолжать читать без свечи. На потолке и на верхней части стены медленно двигался золотистый отблеск заходящего солнца, внушая усталой душе Руфи чувство покоя. Старые часы на лестнице монотонно тикали, и этот умиротворяющий звук еще больше оттенял тишину, царившую в доме.

Леонард еще спал все тем же живительным сном рядом с ней, и не было ни грозного моря, ни столь же безжалостного человеческого преследования. Сон был всего лишь сном, а та действительность, которая его вызвала, уже ушла в прошлое. Леонард находился в безопасности, как и она сама. Осознание этого растопило лед в груди Руфи, сердце ее забилось, и губы что-то произнесли.

— Что ты сказала, милая? — спросила мисс Бенсон, увидев это движение и решив, что Руфь о чем-то просит.

Она склонилась над постелью, на которой лежала Руфь, чтобы расслышать ее тихий голос.

— Я сказала только: благодарю Тебя, Господи! — ответила Руфь кротко. — Вы и не представляете, как много есть такого, за что я должна Его благодарить.

— Моя дорогая, я и не сомневаюсь, все мы должны быть благодарны Господу за выздоровление нашего мальчика. Погляди-ка! Он просыпается. Сейчас мы будем пить чай.

Леонард быстро выздоравливал. Тяжкая болезнь сделала его взрослее и нравственно, и наружно. Он стал выше и тоньше, и прелестное дитя превратилось в красивого мальчика. Леонард стал задумываться и задавать разные вопросы. Руфи было немного грустно видеть, как исчезает его младенчество, — время, когда в ней одной заключался для сына весь мир. Руфь казалось, что от нее ушли сразу два ребенка: один — дитя, а другой — блистательный и ветреный возлюбленный, и ей хотелось, чтобы они оба вечно оставались в ее памяти, вместо того чтобы воплотиться в повзрослевшем сыне. Но все это были только мечтания, промелькнувшие быстро, как тени в зеркале. Спокойствие и благодарность снова наполнили душу Руфи. Это безмятежное настроение не омрачало и возраставшее внимание к ней, и восхищение со стороны мистера Фарквара, который сам не замечал, как его чувство перерастает в любовь. Руфь знала, что он присылал фрукты выздоравливавшему Леонарду. Как-то раз, вернувшись после занятий в доме Брэдшоу, Руфь услышала, что мистер Фарквар прислал маленького спокойного пони, на котором Леонард, все еще слабый после болезни, мог бы кататься. По правде сказать, материнская гордость позволяла ей считать всякое внимание, оказываемое такому мальчику, как Леонард, естественным. Леонард казался Руфи одним из таких детей, на которых достаточно только взглянуть, чтобы полюбить.

Таким Леонард и был в действительности: это доказывалось тем, что не только мистер Фарквар, но и многие другие осведомлялись о его здоровье и присылали разные подарки. Добросердечные бедняки сочувствовали молодой вдове, единственный сын которой лежал при смерти. Приносили кто что мог: кто свежие яйца из своего небогатого запаса, кто пару спелых груш, выросших в маленьком садике, плоды которого составляли статью дохода для его хозяев. А кто-то приносил только свою молитву, как одна несчастная калека, которая едва могла дойти до церкви и чье измученное сердце исполнилось сочувствия к Руфи. Она живо вспомнила время молодости, когда нянчила своего ребенка, давно превратившегося в ангела на небесах, и небеса с тех пор и казались ей ближе, чем опустевшая земля.