Донна Кауфман: Танго в раю

— Но что же, все-таки, написал Франклин? Почему ты ничего не говоришь мне, Эйприл?

— Мархам готов объявить о своем участии в борьбе за президентское кресло. По всей видимости, он — один из фаворитов, его кандидатура весьма популярна. И если учесть огромный интерес общественности ко всему, что касается семьи и морали, то, как считает Франклин, ты готовишь сенсацию века. Очевидно он думает, что если я вновь появлюсь на сцене и публично выступлю со своими обвинениями, то это выведет Мархама из игры. И естественно, отсюда следует, что тот журналист, которому удастся раздуть этот скандал, будет удостоен премии.

— Черт побери! — Он снова прижал ее к своей груди, чтобы в ее глазах не успело возникнуть сомнение, лихорадочно пытался сообразить, что же делать. Ее волнение передалось ему, и в этот момент ему трудно было справиться со своими эмоциями и найти какое-либо разумное решение.

Успокоив свое дыхание, он наклонил голову и заглянул ей в глаза.

— Но ты же знаешь, что я не имел об этом ни малейшего представления.

После долгого молчания, во время которого Джеку казалось, что он вот-вот задохнется от нехватки кислорода, Эйприл, наконец, заговорила:

— Больше всего на свете мне хотелось бы верить в это.

— Но, черт возьми, ты должна верить в это! Должна, потому что это правда, это истина! Ты готова выслушать еще одну истину? — Он не стал дожидаться ее ответа; это должно было быть сказано сейчас или никогда. — Я люблю тебя, Эйприл. Ты слышишь меня? Я люблю тебя, черт побери!

Пораженный странным ощущением, будто у него в глазах разгорелось пламя, Джек еще ниже нагнул голову и припал своими горячими губами к ее губам. Этот поцелуй был долгим и страстным. Когда у обоих перехватило дыхание, он слегка отклонился назад и, вдохнув полные легкие воздуха, отрывисто зашептал, выдыхая слова в ее полуоткрытый рот:

— Я скорее умру, чем обижу тебя. Поверь мне, я сделаю все, что в моих силах, чтобы на этот раз эта мразь заплатила сполна.

Эйприл не сразу поняла смысл его слов. Его признание и этот упоительный поцелуй совершенно спутали все ее мысли. Но когда ей стало понятно, что он хотел сделать, она пришла в ужас. Вырвавшись из объятий, она отступила от него на несколько шагов и вытянула перед собой руки, не позволяя ему приближаться.

— Ты что, думаешь, что я снова ввяжусь в это дело? — почти закричала она. — Зачем, Джек? Ты же сам говорил, что это уже никому не интересно.

— Черт побери, он же хочет стать президентом, Эйприл! Неужели ты хочешь сказать мне, что собираешься отсидеться здесь, в своем маленьком безопасном раю, и позволишь насильнику стать хозяином Белого Дома?

— Интересно, и что же я, по-твоему, должна сделать? — Она обхватила бока руками, чувствуя, как сознание собственного бессилия мучительной болью переполняет ее сердце. Он просто-напросто снова растопчет меня. Ведь у меня нет никаких новых доказательств.

— Нет — значит будут. Я найду новые доказательства. Эйприл, я, черт возьми, знаю толк в своей работе. Я отыщу Франни, и вполне возможно, что вместе с тобой мы сумеем убедить ее дать показания. Сейчас уже слишком поздно возлагать надежды на то, что твои обвинения опубликуют в печати, но, я уверен, нам удастся перекрыть ему дорогу в президенты. Позволь мне поговорить с твоим отцом. Может быть, за это время он стал другим человеком.

Эйприл вдруг ощутила, как озноб пробирается до самых костей, — на ее глазах Джек словно по волшебству превратился в того, кем он был на самом деле: в фотожурналиста — обладателя нескольких международных премий. Однако сейчас он заблуждался, ее отец никогда не станет другим человеком. И отыскать Франни, по прошествии нескольких лет, было равносильно тому, чтобы отыскать пресловутую иголку в стогу сена.

Но, как ни странно, ее упрямое нежелание бороться против Мархама, было вызвано вовсе не безнадежностью этого дела. Причина заключалась в том, что, как она поняла, Джек Танго, вне всякого сомнения, не желал изменять свой образ жизни. Не желал спокойствия и безопасности. Стоявший перед ней мужчина, на котором сейчас было лишь сырое банное полотенце, был так возбужден, что буквально излучал энергию. Азарт, вызванный возможностью бросить этот дерзкий вызов, так сильно разгорелся в его глазах, что казалось, они искрили.

Эйприл заставила себя заглянуть на мгновение в эти глаза, чтобы впитать в себя исходившие от него воодушевление, силу и чувственность, которая даже сейчас, когда мечты, словно разбившееся вдребезги зеркало, осколками рассыпались у ее ног, заставляла волноваться ее тело.