Роковая ночь

И после этого Халаф сказал следующее:

— Божественная царевна, хотя решением первых лиц в государстве вы признаны моею, я готов отказаться от права на вас в том случае, если вы мне скажете без ошибки, кто… но сначала дайте мне слово, что в случае поражения вы безо всякой горечи согласитесь стать моей женой и вознаградите меня за все, что я претерпел из любви к вам.

— Да, сударь, — отозвалась принцесса, — я принимаю ваше условие и клянусь всем, что свято, выполнить его. Да будут собравшиеся в этом зале свидетелями!

Собравшиеся подтвердили их уговор, но не стали скрывать своего осуждения: юноше не следовало рисковать правом на дочь императора, считали они! Однако всем любопытно было услышать, о чем же спросит Халаф.

— О прекраснейшая из царевен, — начал юноша, — скажите мне, кто перенес тысячу невзгод и жил подаянием, а ныне удостоился величайшего счастья? Если вы назовете мне имя этого человека, я добровольно откажусь стать вашим мужем.

Турандохт помолчала и наконец заявила:

— На этот вопрос невозможно ответить сразу. Завтра я назову вам имя, которое вы желаете знать.

— Госпожа моя, — сказал ей Халаф, — в нашем уговоре ни слова не было сказано о завтрашнем дне! Было бы против правил откладывать наш спор до завтра. Однако, если вы так настаиваете, я сделаю вам и эту уступку: надеюсь, что после этого вы станете обо мне лучшего мнения и мысль о замужестве сделается для вас более приятной.

— Она должна решиться на это, — сказал император. — Может ли она надеяться встретить когда-либо человека более снисходительного? Мало того, что самая сущность моего указа предназначает ее в жены этому юноше, — я и безо всякой клятвы не согласился бы его отпустить без жены, которой он так добивается! Пусть лучше моя дочь умрет, чем не достанется этому великодушному царевичу, — и с этими словами он поднялся с трона и удалился.

За ним ушла царевна; ученые мудрецы выразили Халафу свое восхищение, и шестеро мандаринов отправились проводить его в отведенные ему во дворце покои.

Царевна затворилась на своей половине, не допуская к себе никого, кроме двух самых любимых невольниц, от которых ничего не скрывала. Она ушла в спальню, сорвала с головы свое покрывало и бросилась на ложе, не в силах сдерживать свои чувства. Душу ее переполняли стыд и печаль.

— Оставьте ваши ненужные хлопоты! — крикнула она своим наперсницам. — Мне ничего не нужно! В моем сердце — одно отчаяние, — и она принялась рвать на себе волосы.

— Как! — восклицала она. — Завтра я опозорюсь перед всем собранием! Горе мне! Как я признаюсь, что не знаю ответа на этот вопрос? «И это, — скажут они, — та самая царевна, что хвасталась своими знаниями и умом и разрешала самые трудные загадки?»

— О царевна, — сказала одна из служанок, — не мучайся мыслью о завтрашнем поражении! Надо попытаться избегнуть его. Вопрос, который задал царевич, не слишком труден!

— Не слишком труден? — переспросила ее Турандохт. — Разве он намекал не на себя самого? Откуда мне знать, как зовут этого юношу? Ведь он — чужестранец, и никто не слышал о его царстве, не видел его родителей…

— Но как же вы пообещали ему ответить завтра? — спросила та. — Как вы надеялись найти разгадку?

— Я ни на что не надеялась, — ответила ей Турандохт. — Я хотела лишь выиграть время и согласна скорее убить себя, чем признать свое поражение! Я не пойду замуж за того, кто меня перехитрил!

И она принялась царапать лицо ногтями, и если бы невольницы не удержали ее, изуродовала бы тот дивный образ, ради которого столь многие царевичи шли на казнь.

А Алтан-хан тем временем призвал к себе наследника Тимурташа и повел с ним такую беседу:

— Сын мой, — сказал он, — ты поселил в моей душе беспокойство. Зачем ты послушался моей дочери и рискнул остаться ни с чем? Я боюсь, как бы она не разгадала твою загадку! Каково тебе будет увидеть, что все твои усилия были растрачены впустую?

— Государь, — ответил ему Халаф, — откуда ей разгадать мой секрет? «Человек, перенесший тысячу невзгод» — я сам, и никто в вашем царстве не знает, кто я и откуда пришел. Ей ни за что не узнать моего имени!

— Как я рад слышать твои слова! — воскликнул царь. — Значит, хоть она без труда поймет смысл твоего вопроса, но ответа ей не сыскать? Ты успокоил меня!

И на радостях он предложил устроить охоту. Юноша согласился принять в ней участие, и император приказал приготовить все необходимое для выезда.

Перед тем как ехать, они перекусили; затем ко дворцу были поданы открытые носилки для мандаринов — они были сделаны из слоновой кости и украшены золотом, — каждого мандарина понесли двое слуг и еще четверо сопровождали: перед носилками шагали двое с хлыстами, позади них двое несли золотые таблички, на которых были выгравированы их заслуги. Потом для императора и Халафа подали паланкин, сделанный из резного дерева лучших пород; их понесли двадцать отборных телохранителей, и с каждой стороны шагал генерал с зонтом в руках, чтобы защищать императора и его почетного гостя от лучей солнца. Процессию завершали триста евнухов.