Данута Родес - Маленький белый «фиат»

— О чем вы говорите?

— В конце концов, вас ведь не собирались арестовывать…

— А с чего бы это меня арестовывать?

— За убийство принцессы Дианы, конечно.

— Ах да, я совсем забыла, ведь это, кажется, на моей совести. И как это я миновала список подозреваемых… — она хотела, чтобы это прозвучало саркастически, но более всего ее занимал вопрос о том, что известно Франсуазе.

— Они поймали водителя того белого фиата.

— Правда? — Вероника пыталась сообразить, как такое возможно, ведь ей же не светили лампой в глаза и не брали анализ из глубин прямой кишки.

— Да. Он, конечно, иностранец — вьетнамец. Я всегда говорила, что нельзя пускать иностранцев во Францию. Смотрите, что получается: возьмите иностранную машину и иностранного водителя, сложите вместе — и что? Погибает принцесса. Как это меня раздражает! — Она, видимо, забыла, что принцесса сама являлась иностранкой, а ее любовник, но меркам Франсуазы, и вовсе уж иностранец. Из всех пострадавших лишь вдребезги пьяный шофер той немецкой машины прошел бы суровый национальный тест. — Я всегда говорила, что Жан-Мари Ле Пен [6] Ле Пен, Жан-Мари — видный французский политик националистического толка, кандидат в президенты Французской Республики. рассуждает весьма здраво, и если бы он пришел к власти, то ничего подобного бы не случилось.

И тут Вероника все поняла: должно быть, Франсуаза покупает себе одежду с развалов на сборищах крайне-правых. Сколько бы в новостях ни показывали интервью с ними, их природное превосходство роковым образом подрывается в глазах зрителей вопиющим невежеством, неприятными голосами и — особенно — цветовой безвкусицей в сочетании с приверженностью к скверным тканям. Вероника почувствовала облегчение, разрешив загадку, терзавшую ее многие месяцы; теперь оставалось лишь поподробней расспросить о том несчастном, которого арестовали.

— Итак, Франсуаза, — сказала она, — вы полагаете, что они взяли именно того человека?

— У него был белый «фиат-уно», перекрашенный на следующий день после аварии, кроме того, он — вьетнамец. Какие вам еще нужны доказательства?

Даже сделав скидку на неонацистский элемент в рассуждениях Франсуазы, Вероника чувствовала, что все это не укладывается у нее в голове. Может, ей все пригрезилось, или ее дорожное происшествие не имеет отношения к трагедии? Но чем больше она размышляла, тем все более ее угнетала мысль о том, что где-то в Париже за решеткой содержится несчастный, испуганный человек без всякого на то основания. Ей в голову пришла ужасная мысль.

— А что, если это отец Фуонг? — прошептала она.

— Что? Чей отец?

— Да нет, ничего. Я как раз говорила с Мари-Франс, — она поправила цветок.

— Знаете, — вздохнула Франсуаза, — вот кого мне жаль, так это принца Эдварда. У него такая чувствительная душа, страшно представить, через что бедному мальчику приходится пройти.

— Я — на обед, — сказала Вероника, прерывая ее. Она выскочила из конторы и устремилась к лавке Эстеллы. Все полторы мили она на каждом шагу радовалась сегодняшнему решению не надевать обуви на каблуках.

Она неслась по улицам, натыкаясь на прохожих, спотыкаясь о поребрик; ей гудели автомобили, на нее ругались мотоциклисты — им приходилось резко тормозить или сворачивать, чтобы избежать наезда; она думала о том, как следует вести себя в высококлассном бутике, чтобы не возбудить подозрений. Подобно другим посетителям, она проявит интерес к одежде, а после залучит Эстеллу в тихий уголок для доверительной беседы.

К тому времени, как она добралась до лавки, лицо ее стало пунцовым, а легкие, казалось, готовы были разорваться. Она увидела Эстеллу за стойкой и, стараясь идти непринужденно, направилась к ней.

— Простите, — сказала она, — я бы хотела…

Некоторое время она не могла говорить, лишь пыхтела и отдувалась.

— Я хотела бы примерить… — она согнулась пополам и захрипела, хватаясь за сердце.

Она не припоминала, чтобы когда-нибудь так задыхалась, она ловила на себе озабоченные взгляды с немым вопросом: не следует ли вызвать скорую. Но, собравшись, Вероника выпалила на одном дыхании:

— Я хотела бы примерить то платье, — она неопределенно указала на ближайшие вешалки и закашлялась.

— Конечно, мадам, — сказала Эстелла, снимая с вешалки коротенькое платьице за десять тысяч франков. — Сюда, пожалуйста.

И Вероника, со школы не страдавшая колотьем в боку, поплелась за ней, держась за сердце и постанывая.