Он подошел к стерео, извлек диск и положил его в сумку.
— Спасибо тебе, Жан-Пьер, — сказала она.
— Тебе понравилось?
— Местами, немножко рока очень полезно для души. Ты не принес «Африку» Тото? Или что-нибудь из «Форинер»?
— Нет, я принес только эту песню.
— А почему, — спросила она, пытаясь понять смысл этого музыкального послания, — из всех песен на свете ты выбрал именно эту?
— О боже, — сказал он, закрывая глаза.
— Ты что-то хотел мне сказать, Жан-Пьер?
Не раскрывая глаз, он пробормотал:
— Песня, которую ты только что слышала…
— Ну?
— Она называется «Как солдат (Разбитые мечты)».
— Я и подумала, что название вроде этого.
— В Германии она занимает шестое место.
— Здорово, я рада за эту группу, однако не знала, что ты так внимательно следишь за немецкими хит-парадами.
— Нет, обычно нет. — Он открыл глаза, посмотрел на нее в упор и выпалил на одном дыхании: — Ты можешь, конечно, меня ненавидеть, но это написал я.
Он принес ей стакан воды и, когда она поперхнулась и закашлялась от смеха, похлопал ее по спине, чтобы не задохнулась. Способность говорить вернулась к ней спустя более получаса, и она сказала:
— Значит, у тебя в Германии вышел хит.
— Да, но он не только мой, — сказал, краснея от стыда. — Я написал его вместе с братом.
Его старший брат проживал в ближайшем пригороде и играл преимущественно на ударных, зарабатывая на жизнь в клубах и домах отдыха по всей Европе, выдавая себя за Бева Бевана в «Леже Оркестр Электрик » и одновременно за Стивена Адлера и Мэта Сорума в «Флинз энд Роуз» (он менял парики посреди «November Rain»). Жан-Пьер объяснил, что они работали одновременно над несколькими песнями, он главным образом писал тексты, а его брат — музыку на акустической гитаре, и они втихаря в течение года рассылали записи различным ансамблям, музыкальным издательствам и студиям звукозаписи, и совершенно неожиданно одна немецкая рок-группа взяла эту песню, и несколько дней назад она попала в хит-парад.
— Я тебя поздравляю, — сказала она.
— Ты шутишь, — сказал он.
— Нет, правда.
— Но что еще хуже, — Жан-Пьер повесил голову, — ее выпустят по всей Европе, на следующей неделе в Скандинавии, затем в Италии и Испании, и далее… может, даже во Франции в начале следующего года. Возможно, эта группа возьмет еще две наших песни для своего будущего альбома.
— Послушай, Жан-Пьер, — сказала Вероника, — когда я говорю, что я тебя поздравляю, то так оно и есть. Поздравляю — ты написал хит!
— Ты хочешь сказать, что не сердишься на меня?
— Нет, я конечно же не сержусь на тебя. А с чего мне сердиться?
— По понятным причинам.
— По каким таким понятным причинам?
— Я не думал, что ты одобришь мои откровенно коммерческие начинания.
— Почему же?
— Потому что… ты для меня пример, которому я пытался следовать всю жизнь, — бескомпромиссный художник. А вот теперь я пишу мягкий рок для радио. Я вышел в тираж.
— Каждый должен зарабатывать на жизнь, особенно в твои годы, и это здорово. Ты впервые в жизни сделаешь деньги.
— Но мне все равно хочется быть похожим на тебя, как тогда, когда ты отказала тем людям, что осаждали тебя после выставки, — это было здорово.
Вероника вспомнила случай, о котором он говорил. Примерно в то время, когда они с Жан-Пьером познакомились, к ней обратилась пара человек из одного агентства с предложением всевозможной работы — школьные фотографии, свадьбы, фото для календарей и пейзажная съемка для дешевых журналов. Она с негодованием отвергла их предложения, убежденная в том, что теплый прием, которого удостоилась ее выставка, обеспечит прибыльный рынок сбыта ее собственной фотографии. Она решила, что не стоит рассказывать Жан-Пьеру, как она горько сожалела о своем отказе. Каждый день на работе она думала, что уж лучше бы фотографировала котят в корзинках для поздравительных открыток или шестидесятилетних теток с юными мужьями для еженедельных журналов. По крайней мере, она выходила бы хоть куда-то с фотоаппаратом, даже на то, чтобы если бы снимала всякую ерунду. А денег, полученных за выставку в Испании, не хватит даже на то, чтобы покрыть расходы на подготовку снимков. И если бы она могла сделать незатейливые снимки за деньги, что сейчас удалось Жан-Пьеру, то она согласилась бы не задумываясь. Но об этом она, конечно, ему не скажет.
— Я думаю, то, что ты сделал, — это здорово, — сказала она, — я очень горжусь тобой.
— Спасибо. Но ради бога, никому не говори — если это когда-нибудь всплывет, то мне будет стыдно показаться.
Читать дальше