Михаил Харитонов - Золото твоих глаз, небо её кудрей

— Извините, — сказала Алиса. — А мне кусочек можно?

— Всегда пожалуйста! — ухмыльнулся Арле, снимая с веточки очередную шпикачку и протягивая лисе. — Это тебе не пенис канина!

— Я попросил бы, — возбух было Напсибыпытретень. Но возбух как-то вяло, лениво. Покосившись на него, Алиса увидела, что Напси лежит на боку, вяло пошевеливая задними лапами. Весь его вид говорил, что пёсик борется с дремотой и борьбу проигрывает. Видать, последняя сарделька перегрузила его пищеварительные возможности.

Лиса принялась за свою порцию, аккуратно откусывая маленькие кусочки.

— Хорошо сидим, — констатировал Арлекин.

— Не очень, — неожиданно не согласился Пьеро. — Нет динамики.

— Чего-чего нет? — не понял маленький педрилка.

— Динамики нет, — пояснил поэт. — Действия. Мы ничего не делаем. Жрём, болтаем.

— И чего? — искренне удивился Арлекин.

— Вот представь, что про тебя пишут роман, — принялся объяснять Пьеро. — А ты в нём ничего не делаешь, только сардельки жаришь. На шести страницах подряд жрёшь сардельки. Стал бы ты такое читать?

— Знаешь, мне пох, — искренне сказал Арлекин.

— У тебя обывательский взгляд на реальность, — печально сказал Пьеро. — Ты не хочешь выходить из зоны комфорта. А именно за её пределами и случаются чудеса.

— Чудеса? Которые пиздюлями называются? — уточнил Арле. — Спасидо, не надо.

— Ну вот я и говорю — обывательский у тебя подход. Пиздюли — это поцелуи мироздания, которые твоё тело не готово принять… Да и вообще, что хорошего в том, чтобы жрать сардельки? Нужно носить в себе ещё хаос, чтобы родить танцующую звезду! Нужно иметь лёгкие ноги, чтобы бежать по голубым тропам! Нужно жить так, чтобы было мучительно сладко! — последние слова он проорал в голос.

— Чтоб мучительно сладко, деньги нужны, — рассудил Арлекин. — Без бабла какая динамика? Даже нажраться — и то бабосов требует. Напси, у тебя граппа осталась?

Задремавший было пёсик приподнял одно рыльце.

— Есть бутылочка, — признал он. — Но с утра как-то… Вот бы винца красненького лакнуть. И косточек бараньих.

— Хорош жрать-то, — сказал Арлекин. — Ты уже брюхо по земле волочёшь. Сам не видишь?

— Да ну тебя, — лениво сказал Напси, перевернулся на другой бок и сладостно всхрапнул, окончательно погрузившись в наилучшее состояние, в котором только и может пребывать подлинно разумное существо — в сытый сон.

Арлекин тяжко вздохнул. Карабас не давал труппе на руки ни сольдо. Не из жадности, а по дисциплинарным соображениям. Он опасался, что его подчинённые вполне могут пренебречь своим долгом ради загула, запоя или чего похуже. Базилио, правда, регулярно подбрасывал коллегам небольшие презенты — в основном алкогольные. Бутылочка граппы была как раз из котовых подгонов.

— Не могу забыть твоих бёдер широких лиру… — снова застихарил Пьеро. — Миру — миру — миру… Поведаю миру… Городу и миру… Нет, хуйня какая-то… Ты прекрасна вся, но твои бёдра слаще всего… Слаще… В чаще… Олени в чаще… Как же меня подзаебали эти олени, преследует меня их образ… И ещё какой-то недопёсок всё время лезет, как его там…

— Не хочу показаться грубой, — осторожно сказала Алиса, — но, может быть, вам лучше туда? — она показала мордочкой на морской берег. — А то мы вам, наверное, мешаем?

— Не хочу показаться грубой… — механически повторил Пьеро, закатив глаза. — Не хочу показаться грубой… губой… губа не дура… натура… такая натура… кубатура… ебантура… — внезапно в бессмысленных глазах его блеснула молния. — Не хочу показаться грубым, но я б вас выеб!

Лиса посмотрела на Пьеро испуганно и на всякий случай отодвинулась.

— И прекрасно! И прекрасно! — закричал поэт. — Да! Вот оно! Вот! Алисонька, ты меня вдохновила, дай я тебя поцелую… — он внезапно придвинулся и чмокнул Алису куда-то пониже уха.

— Что такое? — не понял Арлекин.

— Кристаллизация смыслов, — объяснил Пьеро. — Явление сущности. Сотворение мира. Я только что закончил новое стихотворение.

Арлекин разочарованно зевнул, издав тоскливый долгий звук.

— Ну конечно, обывателям это чуждо, — голос маленького шахида зазвенел презрительным негодованием. — Поэтому я прочту свои стихи морю и небу. Вы их не заслужили.

Он встал, демонстративно отвернулся от присутствующих и простёр руки ввысь, к скептически-хмурым небесам.

— Как любила меня Мальвина ночью на чёрном море, — продекламировал он, помавая рукавами. — Золотая её промежность…

— Голубая, наверное? — не понял Арлекин.