Владислав Былинский: Отвоеванный дом

И пронесся вихрь. Сын шагнул к ней, всматриваясь в полутьму, в свечение экрана, он побледнел и, пятясь, роняя хрустнувший фарфор, опрометью бросился назад, в смыкавшуюся за ним голубую щель, в перевернутый мир своих наивных ожиданий и бесполезных кораблей. Мелькнуло, пискнуло, взревело за порогом, заскрипела просевшая стена, труха посыпалась сверху, сверкнула пара глаз, послышалось злобное фырканье домового.

– - Что-то не так, что-то не в порядке у них в туманности, Любушка, -- предположила хозяйка. Вторая хозяйка молча смотрела в синюю мглу за перекошенной дверью, и тогда первой пришлось добавить: -- зато у нас с тобою все ладно, все по-прежнему… По-прежнему.

Однажды кто-то из них, экспериментируя с содержимым чемоданчика и обглоданными телевизионными потрохами, сумел переключиться на другой канал, неотступно вещающий из смутно знакомых далей, где солнечно, росисто, где легко летать в прохладном журчащем воздухе и кормить орешками мурлыкающих тигров. Прибору больше не требовалось электричество, давно отрезанное завистниками из внешнего мира, и теперь двуглавая ведьма все свои помыслы сосредоточила на новой волшебной стране. Страна простиралась от суровых земель Рыцарства до лазурной Неги на берегу южного океана; вместе с тем, она была бесконечной. Любой, пожелавший повторить свое последнее путешествие, имел право произнести формулу забвения и вернуться к исходной точке -- кое-кто, если верить хронике, даже пользовался этим правом.

Мельтешили за стеной года, дом сотрясался от напора сторонних событий, но они хорошо защитили его и могли спокойно, пренебрегая угрозами, заниматься разгадкой тайны. Наконец, не забыв отпраздновать грядущую метаморфозу, они подсоединились к точным токам прибора. В черном зеркале отразились освещенные близкими теленебесами огромные личинки со старушечьими ликами. Белые стебли извивались на темном хитине, их число не поддавалось подсчету. Короткие лапки торчали из лоснящихся вздутых подбрюший, круглые безгубые рты непрерывно пульсировали, заглатывая пыльный воздух.

Одна из них, потверже и потолще, стала объедать книжный мох, не брезгуя ни истлевшими корешками книг, ни пожелтевшими ломкими страницами; другая заботливо обратилась к ее мыслям, минуя вербальные и кодовые формы общения, свойственные не достигшим единения существам.

– - Не ешь слишком много, Вера, тебе нельзя сейчас, я знаю, лучше потерпи, ограничивай себя необходимым -- носить легче будет, пойми, и выберется она тогда сама, как цыпленочек из скорлупы.

– - Какой у меня гадкий вид, -- скривилось морщинистое личико, -- разбей ты это зеркало, наконец!

– - Ну успокойся, это ведь ненадолго…

– - Я знаю, о чем прошу… лишь впервые живущие боятся своих собственных зеркал. Робеют перед тем, что за ними, пугаются нечаянной неловкости, от которой иллюзия вдребезги разбивается; примет они боятся, безумия; их устраивает любая ложь, выплеснутая из зазеркалья, потому что нуждаются они только в прочных и устойчивых подмостках, на которых можно играть самих себя. Но мы-то уже вне роли…

– - Мы давно переросли боязнь, -- согласилась вторая.

– - Значит, самое время полакомиться потускневшими отражениями! -- заявила первая.

– - У которых, должно быть, дивный вкус остановившихся часов!

– - А в сердцевине их -- старые, смешные, воспоминания!

Личинки изгрызли зеркальный слой. Ослепшее трюмо развернули к стене. Напоследок им захотелось пить, и они посетили подвал, в которой всегда стояла разлитая по бутылям розовая небесная водичка. Затем улеглись спать на куче тряпья, среди всякой мелкой живности, и снился им изумрудный луг, сверкающий золотой росой.

Теперь они знали: сон -- это явь, которая была до них и будет после. Незамысловатый сюжет, разыгранный в Доме и за его пределами в ожидании часа зеро, завершен. Эту роль, одну из многих, они возьмут с собой. Каждое мгновение ее и каждая реплика станут отныне принадлежать всем -- и воспроизводиться, умножаясь в деталях, расцвечиваясь восприятием других, тоже честно проживших ее; и каждый искренне посчитает, что роль открыта только им; и круг этот будет вращаться вечно… Вечно.

Представитель галактического руководства, после непродолжительного совещания с земной администрацией, дал добро на окончательную ликвидацию очагов непросвещенности и оккультизма. -- Превратим нашу планету в форпост сверхцивилизации! -- гласил лозунг момента. Представитель кивнул всеми своими головами и убыл в высшие измерения для содействия в производстве общегалактических ценностей и строительных материалов, которых так недоставало маленькой провинциальной Земле.