Александр Карнишин - Миниатюры [Сборник; СИ]

— Тьфу, дурень… Спасибо кто сказать должен?

— У-у-у… — недовольно сморщились все трое. — Спасибо — это не интересно…

Воздушные шары были самые разные. Цветные, пятнистые, в полоску, с фигурами животных, со знаками зодиака. И форма их была разнообразной, а если бы кто-то взялся измерять их размеры, то убедился бы, что ни одной пары одинаковых шаров не было. Одинаковым было одно: они все рвались в небо. И еще было одинаковым у них то, что в небо улететь им не удавалось. Разве только одиночкам, вырвавшимся как-то из детских рук и рванувшим вверх, вверх, вверх!

Выше, еще выше! А оставшиеся внизу только провожали завистливыми взглядами этих, освободившихся и свободных, вздыхали, морщили бока, тяжелели… Иногда под конец жизни, сморщенные и мягкие, они оказывались на долгожданной свободе. Их больше никто не держал за ниточку, за веревочку… А улететь, как мечталось в детстве — уже не было сил…

— Эх-х-х, — говорил какой-нибудь весь цветной и красивый шар, — вот бы мне в небо, ух, я бы тогда…

— Да-а-а… — поддерживал его другой, в виде глобуса, — уж тогда-то… Да-а-а… Летать на свободе… Это… Это необъяснимо.

Это просто присуще нам, воздушным шарам. Иначе, зачем мы? В чем смысл нашей жизни? Только в полете! Полет — наша жизнь! А здесь…

Разве здесь — жизнь? Остальные шары только вздыхали в ответ, качаясь на крепко держащих их нитках, веревках, канатах с якорями.

— Земля держит, — солидно говорил какой-нибудь небесно-голубой «профессор». — К земле тянутся наши путы. Не было бы связи с землей — не было бы и помех нашему полету. Обрубить, обрезать, снять эту паутину — вот великая цель, за которую не жалко ничего… Даже собственной жизни.

— Что вы говорите такое, коллега? — щурился ехидно ярко-зеленый, вытянутый огурцом. — Так-таки — земля? Может, это вовсе и не путы, а наши корни тогда? Думали ли вы об этом? Может, живем мы, пока привязаны к земле, пока связаны с ней накрепко. А обрубишь наши корни — и всё. Конец этой жизни.

— Но как же те, кто освободился? — робко спрашивала молодежь. — Мы видели, они летали…

— Они не летали, дети мои! Они — улетали. Я бы даже сказал — отлетали! Хоть один из них вернулся оттуда? Хоть один подал нам знак? Пролетел над нами, воззвал к нам? Нет. Но шары не слушали умных бесед. Их тянуло вверх. Они рвались в небо. И чем сильнее они рвались, тем крепче становились их путы. Те, кто привязывал их к земле, накидывал сети с грузилами, наматывал нитку на указательный палец, точно знали, что смысл жизни воздушных шаров вовсе не в полете, а в том, чтобы приносить радость.

Ведь, если отпустить шар, знали они, он улетит и лопнет там, в вышине. А здесь он будет радовать собой взрослых и маленьких. И поэтому надо привязать его крепко-крепко, чтобы он ни за что, ни в какую бурю, ни на какую-такую свободу не сумел вырваться.

— О, б-же, как же мне хорошо, — мурлыкнула она из-под одеяла, пока он собирался на работу.

— Правда? — обернулся он от зеркала, перед которым завязывал галстук.

— Ей б-гу! Зачем мне тебя обманывать?

— Ну, мало ли…

— Да мне, слава б-гу, притворяться с тобой не надо. Я тебя просто люблю. Он с улыбкой до ушей шел по проспекту. До места работы — полчаса неспешным ходом. Все друзья этому завидовали. Возле входа в метро между колоннами стоял нищий и просил милостыню, истово крестя лоб.

— Б-г подаст! — привычно ответил ему, пробегая мимо и посматривая на часы. Поперек проспекта колыхались праздничные растяжки: «Слава Б-гу!» — прочитал он выписанное золотом на синем полотнище и разулыбался еще больше, вспомнив ее утренние слова. Ах, любовь… Выскочившая из-за угла большая черная машина со скрипом тормозов остановилась в полуметре от его коленей.

— Ф-фух…, — выдохнул он. — Спаси, б-г…, — и размашисто перекрестился.

— На б-га надейся, а сам не плошай, — раздалось из открывшейся двери. — Ты куда с такой мордой довольной с утра идешь? Ты же по сторонам не смотришь совсем! Хорошо, машина у меня новая, тормоза…

А если бы грузовик? Счастливый твой б-г, а то ведь костей бы не собрал!

— Б-г защитил бы, — отмахнулся герой рассказа.

— А вон и гаишник…

— Ну, б-гу б-гово, а кесарю, как говорится… … Бог слушал, слушал все это, пока не надоело, а потом раздвинул тучи, громыхнул молнией, да как закричит страшно:

— Б-га нет! Нет и не будет больше б-га!

— …, воздух, …, как весной, …, …, …! — сказал он, выйдя на улицу, вдохнув широко и тут же прикурив первую сигарету.