Клайв Баркер - Книги крови III—IV - Исповедь савана

— Полиция прибыла сюда без четверти двенадцать, — сказал Карнеги. — Значит, она умерла примерно за полчаса до этого?

— Примерно так.

— Ее туда затащили? — спросил инспектор, указывая на скамью.

— О, разумеется! Сама она не могла туда спрятаться с такими ранами. Они весьма необычные, как по-твоему?

Карнеги уставился на Хендрикса. Полицейский хирург, вероятно, видел сотни трупов в любом мыслимом состоянии, но сейчас на его заостренном лице явно читался интерес. Карнеги подумал, что эта тайна не менее увлекательна, чем тайна мертвой женщины и ее убийцы: как может человек наслаждаться определением ректальной температуры трупа? Карнеги удивлялся. В глазах хирурга явственно светилось удовольствие.

— А мотив? — спросил инспектор.

— Совершенно ясен. Изнасилование. Множество следов нападения, обширные повреждения влагалища, остатки спермы. Тут есть с чем работать.

— А раны на туловище?

— Рваные. На разрезы не похоже.

— Оружие?

— Не знаю. — Хендрикс опустил уголки губ книзу. — Я хочу сказать, ее ткани совершенно истерзаны. Если бы не было столь очевидных свидетельств изнасилования, я бы сказал, что это сделало животное.

— Ты хочешь сказать, собака?

— Ну, больше похоже на тигра, — ответил Хендрикс.

Карнеги нахмурился.

— Тигр?

— Шутка, — ответил Хендрикс. — Я пошутил, Карнеги. Господи, у тебя есть чувство юмора?

— Не смешно, — произнес Карнеги.

— Да я и не смеялся, — сказал Хендрикс с мрачным видом.

— Тот человек, которого Макбрайд нашел в боксе…

— А что насчет него?

— Он подозреваемый?

— Да ни в коем случае. Мы ищем маньяка, Карнеги. Большого и сильного. Дикого.

— А когда ее ранили? До или после?

Хендрикс нахмурился.

— Не знаю. После вскрытия станет известно больше. Но я бы сказал, что наш парень был в исступлении. Скорее всего, эти раны нанесены одновременно с изнасилованием.

Обычно флегматичные черты лица Карнеги исказились от удивления.

— Одновременно?

Хендрикс пожал, плечами.

— Похоть — забавная штука, — заметил он.

— Чудовищно забавная, — потрясенный, ответил Карнеги.

Карнеги велел водителю высадить его за полмили от дома, чтобы немного пройтись пешком и поразмыслить перед возвращением туда, где его ждут горячий шоколад и дремота Этот ритуал, соблюдался с почти религиозным рвением, даже когда инспектор уставал как собака. Он привык выбрасывать из головы все служебные заботы до того, как переступит порог собственного жилища. Давний опыт показал: если и дома думать о расследовании, это не поможет ни работе, ни семейной жизни. Он понял это слишком поздно, чтобы помешать жене уйти, а детям — отдалиться. Тем не менее своего принципа он придерживался твердо.

Сегодня инспектор шел медленно, чтобы развеялось тяжелое ощущение от этого вечера. Путь лежал мимо маленького кинотеатра; в местной газете написали, что он скоро будет снесен. Карнеги не удивился. Кино явно деградировало с каждым годом. Репертуар на неделю подтверждал это: сплошные фильмы ужасов. Зловещие и примитивные, если судить по рекламным плакатам, с безудержной гиперболизацией и утрированной жестокостью.

«Ты никогда не уснешь!» — гласило одно из названий, а под ним картинка: женщина, вполне бодрствующая, пятилась от надвигающейся на нее тени двухголового мужчины. Этими банальными образами деятели массовой культуры до сих пор пугали бесхитростных зрителей. Блуждающие мертвецы; буйство природы, мстящей цивилизованному миру; вампиры, знамения, пожары, чудовищные бури. Чушь, всегда привлекавшая публику, нелепые страшилки. Ничто из набора опереточных ужасов не могло сравниться с обыденными человеческими преступлениями, с кошмарами (или их последствиями), которые Карнеги видел на работе почти ежедневно. Перед его мысленным взором проплывали картины: мертвецы под вспышками полицейских фотографов, лежащие вниз лицом, точно ненужный хлам; и живые, глядящие на него голодными глазами, где пылает жажда секса, наркотиков, яркой боли. Почему бы киношникам не нарисовать их на своих афишах?

Когда он добрался до дома, в тени за гаражом закричал ребенок. Карнеги вздрогнул и остановился. Крик повторился, и Карнеги понял, что там такое. Не ребенок, нет; это кошка или кошки обменивались любовными призывами в темноте. Он направился туда, чтобы разогнать их. Весь переулок провонял острым животным запахом. Ему не пришлось кричать — шаги распугали животных. Кошки прыснули во все стороны, и не парочка, а полдюжины. Карнеги прервал настоящую оргию. Однако он все равно опоздал — запах вожделения уже пропитал все вокруг.