Рик Янси - Ступени, ведущие в бездну

Темные дома скрывали горизонт; край мира был отсюда не виден. Моя жертва ждала меня впереди, невидимая, как горизонт, который она охраняла: в Египте, как я уже говорил, его звали Михос, и его священной задачей было удержать меня от падения с края диска.

В здание Общества я вошел через боковую дверь, которой мы с Лили воспользовались в день бала. Черный смокинг, фиолетовое платье, локоны цвета воронова крыла, и вот ее нет, она снова в Англии, да и кому какое дело? Черт с ней. Однако чего-то не хватает. Раньше оно было, а теперь исчезло. Нет, Лили. Все на месте. Я весь здесь. Я цел. Я – человек, эволюционирующий в микрокосм. Кокон лопается, амниотическая жидкость сочится из трещины, открывается янтарный глаз и, не мигая, смотрит на мир без теней.

А вот и лестница, узкая, темная, серпантином уходящая вглубь, как в уортроповском сне. Но там, внизу, кто-то уже зажег газовые рожки, так что меня встречает пробивающийся снизу рассеянный свет. Чулан Чудовищ, Дом Монстров, Кодеш Хакодашим, Святая Святых, а Исааксон говорил: «Когда-нибудь ты станешь здесь экспонатом».

Голоса несутся по пыльным коридорам, огибая углы, просачиваясь между контейнерами и ящиками, которые составлены шаткими штабелями вдоль стен, слова расплывчаты и неясны, говорят двое, мужчины, один точно Уортроп, второй не так узнаваем, хотя и смутно знаком. Подходя ближе, я замедляю шаг. Теперь я слышу еще что-то – кого-то – тихое мяуканье, вернее, стоны: стонет человек, которому больно.

И тут же голос Сэмюэля Исааксона спрашивает:

– Долго еще?

Уортроп отвечает:

– Точно сказать нельзя. Часы, может быть, дни… это может случиться через несколько минут; а может и вовсе не случиться. Дайте мне шприц. Сделаем еще анализ.

– Может, положим этому конец прямо сейчас, сэр? Эти страдания…

– Вы что, хотите разыгрывать из себя бога, Исааксон? Я ученый: я изучаю природу, а не распоряжаюсь ей. Наше дело – наблюдать и фиксировать, а не выносить приговоры и приводить их в исполнение. Она обречена? Вероятно. От яда нет лекарства, нет противоядия… вот, возьмите и положите там, на скамью. А теперь еще одно горячее полотенце, да поживее.

– Он будет гореть за это в аду.

– Что? Вы что, не слушаете? Где только сэр Хайрам вас нашел? Хотите рассуждать о рае и аде, так отправляйтесь в семинарию! Земля круглая, Исааксон: шар, а не диск. Если что-то произойдет завтра, пока я буду занят наверху, не ваше дело выносить суждения, ясно? Только мне решать, когда можно будет положить конец ее мучениям. А теперь отнесите этот образец в кабинет куратора и приготовьте слайды. Я сейчас приду.

Я нырнул между двумя стопками ящиков и всем телом вжался в щель между ними. Исааксон промчался мимо; я видел его искаженное тревогой и страхом лицо, видел наполненный кровью шприц, который он держал в руке. Наступившую тишину нарушали лишь лихорадочные стоны.

– Тихо, тихо. – Это говорил Уортроп, его голос был странно нежен. – Все приходит и проходит. И это тоже пройдет.

И тут же тихий, безнадежный, выворачивающий душу всхлип. И снова Уортроп:

– Вот, держи. Когда снова станет больно, сожми это как можно крепче; поможет. Я ненадолго…

Когда он появился, я затаил дыхание. Он шел, согнув плечи, опустив голову, как человек, несущий непосильную тяжесть.

Потом я вышел из своего укрытия и повернулся к открытой двери. Я уже знал, что я там увижу. Знал, кем окажется пациентка Уортропа. Лишь одна женщина в мире отважилась бы войти в Монстрариум. Значит, она все же не села на свой пароход. Вместо этого она нашла драгоценный «трофей» Уортропа. Или он ее. О, зло, злодейство. Нет конца его непреднамеренной жестокости. Вот и еще одна жертва на его пути. Еще одно приношение на алтарь его неуемных амбиций.

Груда старых одеял была навалена на длинный и высокий – человеку по пояс – операционный стол. Рядом стоял столик поменьше, на нем – миска с горячей водой, от нее валил пар. Миску окружали инструменты, пузырьки, и два шприца, один пустой, другой с жидкостью янтарного цвета. Большое ведро с надписью ОСТОРОЖНО – КИСЛОТА стояло в углу. Серная кислота была непременной составляющей аберрантной биологии – ею пользовались главным образом для первичного удаления плоти с костей перед детальным изучением последних, а также для очистки инструментов.

Смятая простыня лежала на полу, у слива, через который из подвала стекали в городскую канализацию кровь и другие телесные выделения. Должно быть, во время очередного приступа она сбросила с себя простыню; я увидел, что она лежит на столе совершенно голая, нагая плоть блестит от пота; пот пропитал ее волосы так, что они прилипли к голове; пот скопился в ложбинке между грудями. В ее руках был резиновый мячик – прощальный дар Уортропа – и она ритмично сжимала и отпускала его, будто в такт музыке, слышной ей одной.