Какое это блаженство снять наконец трухлявое рубище, пропитанное запахом крыс и сыростью камеры.
Новая одежда — немного потертая, но чистая и сухая, казалась мне тогда лучшим и самым желанным одеянием.
— Быстрее, — прогудел стражник за спиной и указал в угол с бесформенным ворохом позорного тряпья. Я переоделся, и меня повели дальше.
— Что же они все так смердят? — проворчал интендант мне вслед, — вы бы их хоть помыли.
— Скоро засмердят по-другому, — и конвоиры загоготали.
Я ослеп. За долгое время, проведенное при мерцании тусклой масляной лампы, мои глаза совершенно отвыкли от яркого света. Зрение медленно возвращалось. Я начал различать фигуры, стоящие вокруг. Появились очертания рук и ног, затем я увидел глаза, уши и всклокоченные бороды. Многих из тех, кто меня окружал, я видел недавно в камере. Мы оказались в большом зале с высоким потолком, пол размечен на белые и черные квадраты.
С обеих сторон в два ряда стояли заключенные, жмурились от освещения или удивленно озирались.
Все, как и я, были одеты в просторные одежды из холста. На груди у каждого из нас небрежно нарисована шахматная фигура. У дальней стены зала — белые пешки, а у тех, кто в одном ряду со мной — черные.
Второй ряд было сложно разглядеть. Только в самой середине возвышался человек, вид которого сразу бросался в глаза. Руки были скрещены на груди, подбородок вздернут, а взгляд устремлен прямо, с величайшим презрением смотрел он на своих мучителей, и заключение не смогло подорвать силу его духа.
Что-то внутри меня дрогнуло при виде этого гордого профиля. Уж не мог ли я видеть его среди знакомых придворных донов? Возможно. Как этот высокородный человек мог оказаться тут? Я вспомнил друзей, на помощь которых рассчитывал в первые дни ареста, но даже их влияния оказалось недостаточно, чтобы вызволить меня отсюда.
— Ты — бет второй, — стражник сунул мне в руки что-то холодное и тяжелое.
— Что? — показалось, что не только зрение изменило мне, но и слух.
— Запомни, ты — бет второй, — повторил стражник и сделал шаг к следующему заключенному.
— Ты — бет третий, — сказал он ему и протянул короткий меч.
Такой же меч, покрытый налетом ржавчины и засохшей крови, был и у меня. Лезвие тупое, непригодное, чтобы рубить, но острие заточено достаточно для того, чтобы колоть. При взгляде на этот меч я подумал о том, сколько человек держали его до меня, а сколько будут после? И эта мысль неожиданно поразила! Тяжесть оружия словно пробудила из длительного транса. Все это время я даже не думал, куда меня ведут, зачем одевают, зачем нас выстроили на этой причудливой шахматной доске. Значит, придется драться. Но вот с кем? Вряд ли со стражей, большинству из нас нечего противопоставить десятку людей в кирасах. Если бы они хотели, то могли бы порвать нас и без этого балагана с оружием и рубахами. Что тогда?
Черные и белые шахматные фигуры. Тут черные, а напротив — белые. Ужасная мысль поразила меня! Не верю, что Папа мог дать добро на то, свидетелем чего я сейчас являюсь. Значит, монахи действуют с молчаливого согласия короля!
Стражники встали по периметру зала. Из дверей, откуда, видимо, вывели и меня, вышли два старца-монаха, каждого из них держал под локоть юный послушник. Монахи сели за единственный стол у стены, а провожатые встали за их спинами.
Вдоль стен на высоте в два человеческих роста тянулись трибуны. На них появились… Нет, не люди! Чудовища с песьими головами! В совершенном ужасе, боясь выдохнуть, наблюдал, как они заполняли трибуны вокруг нас. В одинаковых черных платьях, различался только оскал ужасных морд, казалось, все они смеялись, но каждое на свой особенный манер. Лишь позже я сообразил, что это люди, надевшие маски псов, но в тот момент не мог пошевелиться от сковавшего меня страха.
Псы расселись, и тишина повисла в зале. Никто не переговаривался и не кашлял. Стояла оглушительная тишина. Только одно место пустовало. В самой середине трибун. Псы ждали.
И он вошел. Морду перечеркивал уродливый оскал. Пес смотрел на собравшихся в зале и улыбался. Нет! Он хохотал над ними! Хохотало его красное платье. Хохотала поднятая рука, рисовавшая в воздухе крестное знамение.
— Защищайте своего короля, — пролаял Пес.
Это была игра. Два монаха по очереди кидали кости, шептали что-то на ухо послушникам, а те громко называли наши новые имена: алеф, бет, гимель или дальт с последующим за буквой числом. Названный заключенный должен был пройти по клеткам, число и направление которых также озвучивал послушник.
Читать дальше