Джозеф Д’Лейси - DARKER - Рассказы (2011-2015)

Крысам Святое писание пришлось по вкусу, стоило мне ненароком отвернуться, как они накидывались на него. Чтобы хоть как-то спасти книгу, я вынужден был спать на ней. Так мне удалось защитить ее от грызунов, но я был бессилен против всепроникающей сырости. Книга разбухла, чернила расплылись, и слова стало невозможно разобрать.

Я пытался понять, сколько времени прошло с момента моего заключения. Исчислять дни по тому, как мне приносили пайку, не было смысла. Иногда миска лязгала о пол, хотя я еще не переварил предыдущую скудную порцию, а иногда кишки уже сворачивались от голода, когда приносили очередную. Знаю, что они делали это специально, чтобы запутать меня во времени!

Я пересчитал все камни в стене моей темницы и дал им всем имена. От бессилия лез на эту стену, орал в ярости, бился головой, пока лоб не пересекла кровоточащая рана. Тогда я падал на отсыревший пол. Почему они меня тут держат? Я же раскаялся! Может быть, про меня забыли?! Эй, страж, я все еще тут! Ну ничего. Я оставлю им на стене послание и даже если вздремну ненадолго, то они его увидят и сразу же вспомнят обо мне.

Грязные ногти отдирали со лба коросту раны, я смазывал палец кровью и выводил на стенах: «Каюсь. Верю. Прошу.»

Когда я уже смирился с роком и покорно лежал на тюфяке, между ног были зажаты несколько мокрых рваных страниц — все что осталось от Священного писания. Ключи зазвенели, скрипнул замок, и стражник приказал мне выйти.

Меня вели сквозь лабиринт коридоров. Чем-то забытым давно повеяло в воздухе. Я остановился и глубоко вдохнул. Теплый летний ветер из прорези под потолком гладил меня по лицу мягкой ладонью. Света в прорези я не увидел, видимо, там за стеной была ночь. Но я чувствовал, как сквозь запах плесени и немытого тела пробивался чистый воздух, несущий с собой аромат цветущих далеко цветов. Я купался в волнах теплого воздуха. Казалось, сам Господь подает мне знак.

— Двигай! — страж толкнул меня, чуть не сбив с ног.

Я оказался в камере, которая была куда больше, чем предыдущая. И первый раз за долгое время увидел таких же несчастных людей, пострадавших от монахов. Тех, кого обвинили в ереси, тех, кто тайно проповедовал слово пророка или еврейского бога. Они сидели тут, в позорных одеждах, босые, с отросшими бородами и тяжелыми грязными космами, спускавшимися до плеч. Только теперь я понял, что выгляжу так же, одежду не менял с самого заключения, и столько же не прикасались к моим волосам ножницы. Я первый раз оказался среди подобных и не знал, как себя вести. Было стыдно за грязь, что покрывала лицо и тело. Но большинство даже не обратили на меня внимания, они продолжали почесываться и безучастно смотреть в пол. Я присел на свободное место.

Огромный мавр пристально смотрел на меня. Шрамы покрывали его тело. Он поднялся и, хромая, пошел ко мне. Я насторожился. Если мавр попробует напасть, то я был готов зубами и голыми руками защищать себя. Но он назвал меня по имени. И пришлось обратиться к самым дальним уголкам памяти, пытаясь вспомнить, кто он.

Его звали Абу Дакри, он работал на рынке, который я часто посещал. Абу выполнял всякую черную работу. Несколько раз он помогал мне донести тяжелые корзины, за что получал хорошую монету. Мавр был несколько старше меня, отлично сложен и обладал огромной силой. Шрамы на его теле оставили мечи славной испанской армии. И сидя со мной в камере, он рассказывал свою историю. О том, как бежал при очередном поражении Эмирата в Кастилию, а оттуда в Сарагосу.

Он не скрывал, что был арестован за тайную проповедь Корана. Также монахи называли его кровопийцей и обвиняли в том, что он ворует младенцев. Абу Дакри отрицал это, но признавал, что несет в себе слово пророка.

— Нельзя убегать от себя, как это сделал я, когда покинул эмират, а потом позволил себя окрестить, — говорил он, и его губы тряслись, — помни, кто ты есть, — его глаза блестели, как у лихорадочного. Он был на полпути к безумию.

Абу Дакри замолчал и уставился в одну точку. Губы шевелились, но говорил он уже сам с собой. Вскоре появились стража. Когда они начали выводить нас по одному, в дальнем углу всхлипнул миниатюрный человек.

— Domine, Domine, adjuva nos [326] Господи, Господи, спаси нас (лат.). , — прошептал он, кулаки его сжались так, что грязные ногти до крови врезались в кожу.

Вскоре дошла очередь и до меня. Короткий переход, и я у интенданта. При тусклом огоньке свечи он что-то писал в толстой книге.

— Одевай, — под ноги мне упала одежда — холщовая рубаха и штаны.