Виктор Точинов - Молитва Каина

Он потянулся к новому пашпорту, но Аверьяныч прикрыл рукой.

– Погодь, погодь, Емелюшка… Не первый день тыживешь и ведаешь: за спасибо такие дела не делают…Поделиться придется по справедливости, чем у больных-то в бараке подразжился… Делись, Емельян, делись…

Гирька была загодя обмотана тряпкою, чтоб кровь в околодке не лить, следов не оставлять, – пускай потом беглого Аверьяныча тоже ищут, на других меньше сил потратят.

Из-за тряпицы удар вышел послабже, пришлось добавить.

– Не понимаешь ты справедливости, – сказал Емельян, сматывая снурок.

Путь подфелшару по любому лежал в яму, Егорке в компанию. Иначе с пашпортом Емельяна Панкратова долго по воле не погуляешь. Три чистых пашпорта он тоже прибрал, чего им пропадать.

Пристроив Аверьяныча в яму, он долго смотрел вниз, разглядывая все в лунном свете, хотя в прошлый раз постарался поскорей уйти и не дышать вонью, а больше и не бывал.

Неправильная была яма… Он трупы не считал, что мортус из барака забирал, но и в первый раз показалось, что пустовата могила, мертвых мало… Думал тогда, что помнилось. Но сейчас наверное видит: недостача немаленькая…

И он все понял.

Так вот чем Фридрих с Генрихом в клети своей занимаются, от народа честного спрятавшись… Слыхал, слыхал он, что для немца-дохтура нет слаще соблазна, чем православное тело осквернить, на куски порезать да требуху выпустить…

А тут-то им раздолье… Никто за мортусом не следит, к яме не суется, вот он и ложит умерших в сторонке, а потом к немчуре сплавляет потихоньку.

Может, и сослали-то их сюда, проведав о таких забавах? Или своей волей пошли, этаким мертвячьим изобилием приманенные?

Он призадумался. И решил, что оставлять немчуру за спиной опасно. В лицо они его знают, без башлыка видели, а что по-русски не разумеют, так Аверьяныч не последним толмачом на свете был.

Окошки в жилье Альфредычей имелись, но задернуты были плотно, внутрь не подглядеть. Но там они, куда им деться.

Дверь ломать не пришлось, вместо засова на нее приладили железный крюк, и Емельян поддел его косарем, просунув в щель. Вошел тихонько в маленькие вроде как сени, занавесками выгороженные, сторожко глянул в щелку…

Мертвецов, порезанных в куски, тут не было. Зато увидел кровать, и не пустую, и понял, что Фридрих или Генрих привел гулящую, а то и вдовушку с деревни, и надо срочно придумать справедливую причину для нее, ибо…

Тут его чуть не стошнило. Потому что он обозрился, и ни гулящей, ни вдовушки не оказалось, одни Альфредычи, и даже смотреть, чем они занимались, было срамно и мерзостно…

Он убил их, не приближаясь, подлинше размотав снурок. Убил с омерзением, словно давил сапогами болотных гадов, склизких и зловонных. И к яме не потащил, даже не приблизился к мертвым голым телам.

Он остался один на весь гошпиталь, если сбросить со счету умиравших в бараке… Но одного из них сбрасывать не следовало. Ихбродя, принятого невзначай за императора. Тот, по расчетам Емельяна, должен был отойти уж дня три как, да все не отходил… Живуч, как кошка, оказался. А вдруг на поправку двинет?

Ему ль, Емельяну, не знать, что такое случается… В барак он заглядывал давненько, и надо проверить: если отмучался, то можно уходить, а если нет… Тогда помочь надо, страдания облегчить.

Он отпер и отворил дверь барака, приготовил лекарский ножик…

И тут случилось нежданное. Околодок примыкал к бараку на дальнем конце от двери, а барак был длинный. И оттуда, от околодку, долетел звук копыт. Он присмотрелся, но луна, как на грех, сейчас задвинулась за тучку. Послышался стук в дверь и знакомый громкий голос:

– Эй, кто-нибудь! Отк'ыть немедленно! Госуда'ственное дело!

Рохмиср… Принесла ж нелегкая… Ни разу носу не казал, а тут… Но один, без драгун, – значит, не арестовывать приехал…

– Здесь я, вашбродь, иду… – подал он голос.

И в самом деле подошел, оставив дверь открытой и пряча лекарский нож за спиною. Рохмиср стоял, держа в поводу коня, только…

Только оказался вовсе не рохмисром! Луна вернулась на небо, и ошибки быть не могло: лицо без тряпки и не опознать, но голос тот же, ни с кем не спутаешь, а мундир чужой, фельегерский… Чудеса.

– Санита'?

– Точно так, вашбродь.

– Волков, Николай Ильич, коллежский асессо', – помнишь такого?

– Что ж не помнить…

– Жив ли? Или…

Не забрать ли он того решил, часом? Нет, так не гоже…

– Сегодня ахсесор помрет, вскорости, – пообещал Емельян. – Да тока ты первее…