Марк Перовский - Бездна

Я достал чемодан и кинул его на кровать. Взял письмо, повертел в руках слегка пожелтевший помятый конверт. Вскрыл его ногтём, выудил оттуда старый листок, словно его вымочили в кофе. Перевернул пустую часть и увидел слова. Это был тот же самый почерк, которым она когда-то присылала мне письма, когда мы были рядом. Эти аккуратные каллиграфические буквы, написанные словно по линейке, этот запах её духов на бумаге. Только тогда я начал понимать, что она, похоже, не потеряла себя, и улыбка облегчения расползлась по моему лицу.

Я начал читать, не вслух, конечно:

« Как долго я не могла сделать эту важнейшую вещь в моей жизни, самую простую и сложную одновременно, но определённо приятную, такую тёплую и волнующую вещь – написать это письмо. Мы не виделись почти десять лет. Ты, наверное, сейчас читаешь эти строки и думаешь, что я всё та же, что была тогда. Нет. Забудь всё, что знал обо мне, я стала совсем другой, и мне это не нравится. Наверное, нам придётся узнавать друг друга заново, но это не плохо.

Я до сих пор помню и всегда буду помнить нашу первую встречу. Ещё в школе ты помог мне снять стул с парты, а я… я испугалась этой вежливости и хорошему отношению не доверяла. Смешно, правда?

Городу, в котором я нахожусь, на самом деле, тоже не стоит доверять. Толпы людей никогда не дают тебе свободы, здесь постоянно нужно бороться за то, чтобы остаться человеком, за личную независимость, которой, как ты знаешь, я очень дорожу.

Нью-Йорк действительно больше похож на огромное кладбище.

Людям в этом месте нужно немного для ненависти, порой всего одно слово. Недавно увлеклась одним занятным русским поэтом, Маяковским, так он про это говорил. Ну, я отвлеклась немного.

Нью-Йорк намного больше нашего с тобой города, намного больше, но воздуха меньше, свободы тоже, тепла и души меньше. Я бы отдала многое, бросила всё и приехала б обратно, хотя бы на пару дней, может, неделю к тебе, к городу, к улицам, которые я знаю вдоль и поперёк. Я думала, что вернусь на малую родину только в старости, когда мне уже некуда будет торопиться (хотя я и не планировала дожить до неё), но ждать встречи с тобой ещё пару лет я просто не найду сил. Слишком многое накопилось, слишком тяжела душа стала, аж невыносимо. Я скоро приеду, может, через пару месяцев, когда я завершу все свои дела.

Напиши мне хоть слово в ответ, я хочу знать, что ты ещё жив. Хотя бы жив.

Четвёртое ноября… прошло чуть больше месяца с момента отправки письма. И ещё сколько оно лежало в моём чемодане… месяц? Два? Мне стало ещё страшнее, сердце отчаянно забилось в груди, словно хотело сломать рёбра и убить меня на месте.

Я решил, что нельзя ждать ни минуты. Казалось, у меня ещё было время на то, чтобы оправить ей ответное письмо, ведь она говорила про дела, которые ей нужно завершить в Нью-Йорке. Надежда теперь горела во мне, и всё, что я прочитал, не было вскрыто зря. Она помнила обо мне, хоть и говорит, что изменилась. Мне не хотелось принимать это, в моих воспоминаниях она всегда была задорной, по-своему добродушной девочкой, мечтающей о спасении всех животных и счастье, не привязанном к людям.

Она была независима, и за это я и любил её.

Я взял бумагу для писем у миссис Ройт, что по-прежнему сидела внизу, достал из рабочего стола в комнате ручку, конверт. Сел за стол и только хотел написать ей всё, что теперь меня переполняло, но рука застыла над бумагой, и я не мог выдавить из себя ни слова.

Так я и сидел. Солнце медленно катилось за горизонт, косые лучи прорывались сквозь пушистые облака. Холодало. По полу пробегал сквозняк, и по телу изредка пробегала дрожь. Но я не уходил, а продолжал смотреть на пустой лист, стараясь разобраться в себе и в том, что хочу сказать ей. Спустя столько лет… она вновь где-то в мире и хочет приехать, и я на другом его конце, жду и верю, что она осталась всё той же славной девочкой.

Она сказала, что теперь её не узнать. И я надеялся, что это неправда.

В конце концов мне пришлось включить настольную лампу. Когда полностью стемнело, я отложил ручку и достал из-под кровати остатки пива, что принёс с собой после последней вечеринки. Сделал пару глотков, вновь сел на стул и взял ручку. Нет, так вдохновение не найдёшь. Я снял пальто с вешалки и вышел на улицу. Увидев меня в холле, стремящегося к выходу, Габриэла вновь отложила книгу:

– И вы туда же, мистер Моргентау, – горестно вздохнула она. – Сколько вас дома-то не бывает?