Марк Перовский - Бездна

Я умылся холодной водой, почистил зубы чьей-то зубной щёткой, слегка намочил засаленные спутавшиеся волосы, вернулся к себе и заснул крепким сном без всяких сновидений.

Лишь внутри я ощущал пустоту и холод. Впрочем, так было всегда. Почти всегда.

Деньги заканчивались довольно быстро. За две недели я успел просадить на сомнительные развлечения и алкоголь почти все сбережения, что взял с собой, и теперь мне приходилось экономить. Походы в кафе сошли на нет. Каждый день я старался есть как можно меньше, а чтобы уменьшить чувство голода я часто курил – сигарет осталось ещё много. Воду я набирал в фонтанчике в холле, чтобы не покупать её лишний раз.

Миссис Ройт наблюдала за мной и много раз предлагала помощь.

– Ну что вы, мистер Моргентау! Мне не сложно! Давайте я вас покормлю? – она стояла возле меня, пока я набирал во фляжку немного мутной воды.

– Не хочу быть перед кем-то в долгу, – отвечал я, улыбаясь. – Слишком тяжкое бремя.

– Да какой долг? Я ж от чистого сердца, – продолжала она. – Идёмте, муж всё равно ушёл в запой.

– Он в вашей комнате?

– Нет, пропадает где-то уже третий день. Да и мне уже всё равно, все нервы мне истрепал, чёрт проклятый. Люблю его, но уже не могу, иногда надеюсь, что он сдохнет где-нибудь в канаве.

– Это… довольно жестоко, – ответил я.

– Жестоко, да, ну а как по-другому, если он меня не слушает и не хочет слышать?

– Попытаться его изменить.

– Ах, сил уже нет. Может, сам осознает, какой он дурак.

– Посмотрим.

И так каждый день. Когда Мистер Ройт вернулся – весь избитый, в рваной одежде, в руках сияла «розочка» от бутылки, – Габриэла была отчего-то очень рада, в уголках даже блестели капельки слёз. Они заперлись ванной, из-под двери повалил пар.

Я же на весь день уходил к Людвигу, чтобы он смог дорисовать мой портрет. Однако, чем чаще я приходил, тем чаще мы просто сидели на его драной тахте и пили вино. Когда я напоминал ему о рисовании, мой друг начинал хмуриться:

– Ой, да у нас полно времени, не торопи меня!

– Я думал, тебе это нужно.

– Нужно! Но не сейчас, – громогласно заявлял Людвиг. – Сегодня нет вдохновения, я не могу рисовать.

– И ты его дожидаешься?

– Набираюсь. Вино помогает. И ты помогаешь.

Мы сидели так до вечера, дожидаясь, пока солнце не завалится за горизонт. Я смотрел в окно, на розоватое небо, дожидался, когда Людвиг сможет встать с дивана и выйти на улицу, освежиться. Обычно он уводил меня куда-то в самую глушь, в непролазные лабиринты городских переулков, где обычно собирался всякий сброд, который я видел на больших сборах потерянных в жизни художников.

Затем мы выходили на залитые фонарным светом площади. Там толпились люди, похоже, искренне заинтересованные в том, что они видят. Однако мы лишь проходили дальше, углубляясь в яркую жизнь медленно умирающего города.

Обычно на таких прогулках Людвиг приводил меня к кому-то домой, в старую квартиру на чердаке или, наоборот, в подвалах. Рядом сидели такие же, как и Людвиг: свободные, немного неуверенные в себе и своих способностях художники, мечтающие о чём-то великом. Я пил с ними пиво, рассматривал чужие работы, бывало, даже читал чужие стихи (один парень отдал мне огромную стопку своих стихов, которую я забыл забрать). И всё это мне даже начинало нравится. Неспешная жизнь, устремлённая в никуда, но нацеленная на мечты, чаще всего несбыточные. Однако людей это устраивало, им не нужно достигать своих целей – им достаточно того, что они мечтают о чём-то великом.

Я не видел ни в ком из них непризнанного гения своего времени, все они были чуть больше, чем посредственности, но ниже, чем приличный художник. Им всем нужна была практика и мотивация, но у них ничего из этого нет. Каждый раз, когда мы собирались вместе, они обсуждали новинки в мире кино, музыки, кто написал новую картину, но никто из них не спрашивал о каких-то техниках рисования, никому не было интересно, как кто-то нарисовал ту или иную картину. Эти люди для меня стали декорацией, всего лишь фоном для познания самого себя, и после встречи с ними я понял, что быть художником – это не для меня.

– Ох, скоро выставка в Амстердаме, – говорила девушка по имени Линда. Она обычно садилась в кресло с бокалом вина и пыталась растянуть его на целый вечер. – Надо бы начать рисовать, я там всех сразу сражу наповал.

– Тогда что ж ты тут сидишь? – отвечал её возлюбленный, Тим, сидя рядом с ней на тахте. – Сколько дней ты мне мозги мусолишь, но я что-то не вижу ни одной картины в нашей мастерской.