Арчибальд Скайлс - Мадонна. Проклятый город

Я о себе совсем не знаю

Ни берегов, ни глубины.

Любимый, я тебе какая?

Ты мне тихонько расскажи.

Не знаю, откуда это во мне, но, благодаря ему, я открыла сама в себе, что до умопомрачения боюсь и люблю подчиняться. Да! Есть в этом какая-то сладость. Что-то дарующее покой. Может быть, потому мне с ним так и нравилось, что он давал почувствовать, как это – подчиняться глубоко и по-настоящему. Что значит, отпускать все. Вообще все. Он что-то сделал именно с моим страхом, который мешал мне полностью насладиться полетом, когда бросаешь штурвал и перестаешь различать жизнь и смерть, наслаждение и муку, любовь и ненависть, а присутствуешь везде, по обеим сторонам границы. Я понимала теперь его дерзость и неверие границам. И все же… все же я никак не могла позволить себе перейти ту грань, где от меня больше уже ничего не зависело. Что-то во мне паниковало.

– Ты слышала сказку про навозную муху и паука, которые любили друг друга, но навозная муха очень боялась паутины и поэтому встречалась с пауком только на нейтральной территории? – Спросил он меня как-то.

– Нет.

– Ну, он ее однажды просто подпоил и, когда она потеряла контроль, затащил к себе. Ты же знаешь: пьяная муха себе не хозяйка. Притащил к себе, обмотал ее своей паутиной. Связал. Проткнул своим жалом. И влил в нее свой яд.

– И, что дальше?

– Яд проник в нее и всю ее внутри растворил. И тогда навозная муха увидела, что внутри у нее не съеденный навоз, а самый настоящий бездонный океан. Вечный, искрящийся, как Млечный Путь, и сладкий, как женское молоко.

Сказка не произвела на меня должного успокаивающего эффекта, и он как будто бы утратил интерес к шибари. Вася же, как я и ожидала, стал заходить к нам в студию все реже. Его ночная кукушка-художница явно нас перекуковывала.

– Я хочу тебе показать что-то, что объединяет мужчину и женщину, а не самца и самку. Следующую ступень, которая практически недоступна сейчас людям, – сказал как-то Арш.

– Откуда же ты ее знаешь? – Поинтересовалась я.

– Я ничего не знаю, – ответил он. – Я только следую за веревкой или пытаюсь успеть за взмахом плети, а когда касаюсь твоей кожи, пальцы сами ведут меня. Если бы я что-то делал сам, это было бы хуже. Мы можем только смириться, отдаться течению и плыть по этой волшебной реке ожидая, когда к нам с неба упадет звезда.

Я вдруг снова испытала чувство неуверенности, досады и раздражения: ведь должен об был с кем-то проплыть по этой реке дальше, чем со мной, если так уверенно об этом говорит.

***

– Ну что же ты, любовь моя?

– Что?!

– Поторопись.

– Да иду я!

Я не совсем понимала, к чему идти и еще раз смотреть на их флайер.

Отец Андрей с нами не поехал. Наверное, осознавая абсолютную нелегальность этих полетов, не мог, как человек в сане, рисковать именем, а может, просто устал спорить с Васей.

– Спор о православии с мирским человеком без философского образования не имеет никакого смысла, – сказал он мне при последней встрече. – Спор этот ведут уже тысячи лет. И даже внутри священничества только те, у кого есть особая тяга к любомудрствованию. Вопрос же не в том, сугубо или трегубо петь: «аллилуйя 23 23 Отец Андрей упоминает об одном из второстепенных, а не принципиальных различий между староверческой церковью и современной православной церковью: два (сугубо) или три (трегубо) раза произносить «Алилуия». Староверы произносят: «Алилуия, Алилуия, Слава тебе Боже», а в РПЦ: «Алилуия, Алилуия, Алилуия, Слава Тебе Боже». », а в том, чего ты хочешь: спастись или пофилософствовать.

Я понимала его. Неужели можно всерьез верить, что ясность приведет к счастью? Васины нападки казались мне бессмысленными.

Флайер, местами покрытый бронзовой краской, как дорогой оклад в свете свечей, блестел на Солнце.

– Обязательно надо было именно сегодня сюда приезжать? – Спросила я.

Арш просто меня проигнорировал. Он разглядывал лакмусовую бумажку, которую до этого опустил в банку с керосином.

– Да проверил я уже все, – сказал Вася. – Давай уже начинать. Женечка, будешь нашим талисманом?

– Она не сможет, – сказал Аркадий.

– Почему? – спросил Вася, но он не ответил, а вытащил каблуки из-под колес шасси, развернул флайер носом к воротам и выкатил его наружу.

Вася пытался поймать мой взгляд, но я специально смотрела на поле справа от бетонной полосы.

– Женечка, отойди, пожалуйста, сюда, сейчас очень громко будет, – сказал он и взял меня за руку. – Вот здесь вот постой, – отвел он меня в сторону.