Нина Воронель - По эту сторону зла (Былое и дамы-2)

Лу и Райнер расстались с Леонидом и Борей еще на перроне, так как российский художник с сыном ехал в самом дорогом классе, а немецкие гости из экономии – в самом дешевом. Они вышли из поезда на маленькой станции под Тулой и прощально помахали Пастернакам, смотрящим на них из вагонного окна. Найти дорогу к Ясной Поляне было не трудно – ее знал каждый встречный. Любовники весело шагали мимо сосновых рощ, березовых перелесков и бедных крестьянских домишек, наслаждаясь мыслью, что идут по истинно русской земле к истинно великому Русскому.

Они пришли немного раньше назначенного времени, так что смогли полюбоваться роскошным барским домом, позабыв на время о требованиях социальной справедливости. Их только немного смутил истошный женский крик, доносившийся из открытого окна второго этажа. Какая-то женщина произносила бесконечный гневный монолог, иногда прерываемый рыданиями, а иногда умоляющим старческим голосом. В назначенное время Райнер дернул веревку колокольчика. После долгого ожидания заветная дверь неохотно приоткрылась, позволив Лу протиснуться в прихожую, и тут же закрылась. Испуганный Райнер растерянно топтался снаружи, не зная, что ему делать. Но, к счастью, дверь снова отворилась и впустила в прихожую и его.

За дверью гостей ожидал старший сын Толстого, который провел их в большую комнату, увешанную картинами, и попросил немного подождать. Они натянуто заговорили о достоинствах висящих на стенах комнаты картин, делая вид, что не слышат воплей и рыданий, прорывающихся даже сквозь толстые стены и основательный потолок. Сын Толстого тоже вел себя так, словно ничего необычного не происходило. Так прошло много времени – по одним оценкам, полчаса, а по другим – не менее двух. И наконец к потрясенным гостям вышел сам Толстой, как-то сразу постаревший и согбенный.

Он спросил, что его дорогие гости предпочитают – обед в присутствии посторонних людей или прогулку с ним. Гости, хотя и были отчаянно голодны – в ожидании графского обеда они сэкономили на завтраке, – естественно, предпочли прогулку с ним.

– Тогда я покажу вам свои луга.

И он повел их по хорошо утоптанной боковой дорожке, обсаженной разноцветными цветущими кустами. Они пытались завести с ним заранее заготовленный разговор о вере в Бога и неверии, но вскоре заметили, что он не может сосредоточиться на высоких материях. Он раздраженно обрывал с веток головки цветов и бросал их обратно в кусты, а потом вдруг перебил Райнера, пытающегося развить какую-то мысль по-русски, и спросил:

– А чем ты занимаешься в жизни?

Райнер на секунду опешил, но пришел в себя и смущенно пробормотал:

– Я написал несколько вещичек и издал пару книжек стихов.

Толстой резко обернулся к нему и рявкнул:

– Разве я не предупреждал тебя, что поэзия никому не нужна? – И повернул обратно к дому. – Простите, но я должен вернуться и уладить свои семейные проблемы.

Он пошел по дорожке настолько быстро, насколько ему позволяла согбенная спина, а огорченные гости поплелись следом, голодные и безутешные. Они уже давно поняли, что великому человеку сейчас не до них.

Но они не могли долго переживать обиду и разочарование – им нужно было спешить. Их дешевые суточные билеты включали в себя возможность еще одной поездки. А в их планы входил душевный визит к крестьянскому поэту Дрожкину, жившему в родной деревне к северу от Москвы. Райнер перевел на немецкий сборник его стихов, скорей всего потому, что они были просты и незатейливы, как у Кольцова и Майкова, и его русский язык позволял Райнеру проникнуть в неглубокую суть его стихов.

Дрожжин встретил их как родных. Да он и чувствовал их родными – иначе с чего бы это Райнер выбрал именно его стихи для перевода? Он поселил гостей в новенькой, еще не закопченной чистой избе и вечером при свете коптилки читал им свои последние стихи. Они были растроганы и, выбросив из памяти неудачный визит к Толстому, заснули умиротворенные, чтобы ни свет ни заря отправиться бродить босиком по росистым российским лугам. В деревне их восхищало все: мычание коров, душистое сено на скошенных лугах, гостеприимные улыбки кротких крестьян, простота их быта. Но когда за ними заехал местный помещик Николай Толстой, родственник писателя, и пригласил пожить в его комфортабельном барском доме, они с радостью согласились.

Однако это был еще не конец их попыткам познать крестьянскую душу России – на окраине деревеньки под Ярославлем для них была снята свежепостроенная бревенчатая изба, в которой они поселились, чтобы жить полной жизнью простого крестьянина. Любезные хозяева избы оставили на столе буханку ржаного хлеба, лукошко картошки и полную солонку. Любовники спали на набитых соломой матрасах и варили картошку на дровяной плите, которую нелегко было разжечь. Однако на второй день они почувствовали, что картошки с хлебом им недостаточно, и купили кувшин молока у соседки. Назавтра стоявшее на подоконнике молоко скисло, картошка закончилась, а от буханки хлеба осталась только сухая горбушка.