Василий Попов - Нелюди, противостояние – 2. Пряное послевкусие победы

Он проснулся, выдыхая. Стук. Стук в дверь. И бешеный стук сердца в груди.

На пороге комнаты Комов и… Ефимцева.

– Других методов будить еще не придумано? – Никитин смотрел с неприязнью на коллег. – Есть телефон, например…

– Сейчас три ночи. – Ефимцева отвернулась от надевающего на себя галифе капитана. – Зачем будить твоих соседей – телефон в коридоре.

– А ты думаешь, вы их не разбудили?

– Ну, и нам было по дороге. – Ксения проигнорировала вопрос Сергея, уставившись на фотографию летчиков боевого звена Никитина так, словно она в прошлый раз упустила важную деталь, запечатленную на этом снимке. – Собирайся побыстрее, капитан, у нас очередное убийство.

– Гриша! – Никитин растирал холодную воду на лице грубым вафельным полотенцем. – Поднимайся в следующий раз один.

– Да бросьте, Никитин. – Ксения усмехнулась, отрываясь от фотографии. – Нет в вас ничего такого… нового, вызывающего стремление бежать и стараться изо всех сил увидеть… Чая я рассчитывала попить, согреться, пока вы собираетесь.

Никитин посмотрел на Комова, приподнявшего брови в удивлении.

– Так вы же сами торопите, – Сергей развел руки в стороны, не выпуская из них полотенца, – товарищ лейтенант особого отдела?

– Ну да, тороплю. – Она направилась к двери. – Вы же в милицию пришли из тяжелой авиации… Приходится вас стимулировать своим появлением. Идемте, идемте, некогда болтать. Дело у нас.

*

Схожесть преступлений была налицо. Полураздетое тело мальчика помещено на стол, ноги, как и у предыдущей жертвы: ступня одной из конечности прижата к колену другой, а вот руки – правая согнута в локте и уперта в бок, а левая рука поднята вверх. Линии четкие и прямые. Догоревшая свеча возле подмышки поднятой руки. На теле темнеют срезанные полосы плоти. Маска удивления, застывшая на лице мальчика.

Обстановка квартиры говорила о достатке по послевоенным меркам. Хозяин квартиры обеспечивал продуктами членов наркома партии. Мать домохозяйка. Соответственно, единственный мальчик в семье был упитан и как жертва вполне «пригоден» для утоления голода.

– Василиса Васильевна? – Ксения смотрела в окно на кружащиеся за ним снежинки.

– Идентичность метода убийства: колотое ранение в сердце, мгновенная смерть жертвы. – Монотонно говоря, Василиса тяжело вздохнула. – Гематомы – несколько пятен на шее, ну это, вероятно, во время захвата, перед нанесением удара… Тот же характер среза плоти – очень и очень острый нож.

– Что-то ещё?

– Пока всё. – Три "В" отвернулась от жертвы, уступая место фотографу. – Остальное – после вскрытия тела.

Ксения, повернувшись, моргая от вспышек фотоаппарата, искала глазами Никитина. Тот, бледный, стоял возле двери. Она сжала губы и кивнула входящему в комнату Комову.

– Родители вернулись от знакомых в полночь, дверь была полуоткрыта, свет включен в гостиной. – Гриша листал свой блокнот, отсеивая ненужную информацию. – Они, соответственно, в гостиную – тут такое… Соседи ничего не слышали. Следов взлома на двери нет.

– Что-то пропало из вещей? – вставил борющийся с нахлынувшей на него тошнотой Никитин.

– Им сейчас не до этого, мать с трудом реагирует на голос мужа. – Гриша поморщился, пропуская перед собой людей с носилками. – Думаю, опросим потом.

– Это сфотографируй, Витя, – раздался голос Ежова, все повернулись к Олегу, к его указательному пальцу: смазанная кровь на полке секретера, – как можно ближе!

Яркий свет фотовспышки камеры выделял тело, лежащее на столе. Это действительно было похоже на послание. На страшное. Словно с того света. А вокруг люди, застывшие в различных позах в разных точках комнаты, не способные прочесть сообщение. Силуэты. Образы.

Ксении показалось: эти образы ее товарищей напоминают рисунки Кати. Мрачные. Нелюдимые в скорби по утрате. По утрате не близкого им человека. Ей стало трудно дышать, она открыла окно, пытаясь вдохнуть свежий зимний воздух, но не могла – он словно не поступал в квартиру. Вакуум.

– Предусмотрительны… – донеслась фраза Ежова до слуха Ксении. – Повсюду рассыпаны специи, кинолога вызывать нет смысла.

Тело мальчика вынесли из гостиной. Нечеловеческий вой матери, словно раненой волчицы, в соседней комнате, видящей вынос ее ребенка. Увиденный сюжет отдельным кадром – по коридору в дверном проеме.

В гостиной было неуютно и тесно. Нет, не от ее метража, ее площади. На самом деле, она была просторной. Сама атмосфера – комната, ставшая залом для жертвоприношения, – ужасала своей принадлежностью к ритуалу. Тесно от человеческих эмоций, бурлящих в каждом находящемся в ней. Подсознательный ужас людей, внешне выражающих спокойствие и уверенность в себе и в деле, которым они занимаются.