Юн Линдквист - Движение. Место второе

До отхода поезда оставалось пятнадцать минут, когда охранник сложил бумажные ленты и подытожил ситуацию:

– Здесь товара на тысячу восемьсот семьдесят две кроны. Товар не прошел ни по одной из касс. Ты знаешь, что это означает?

Конечно, ведь дураком-то я не был. Меня разоблачили, и не было смысла продолжать притворяться. Я хотел было сказать что-то в этом ключе, но оказалось, у охранника был наготове неприятный сюрприз, который он без сожаления продемонстрировал.

– Поскольку стоимость товара превышает полторы тысячи крон, речь идет уже не о мелкой, а о крупной краже. Улавливаешь?

Нет, я больше ничего не улавливал. Однако само сочетание слов «крупная кража» ничего доброго не предвещало. Я прикинул в уме и понял, что кража стала крупной из-за альбомов на японском виниле, которые стоили по двести крон штука.

– Это означает, – сказал охранник и удовлетворенно откинулся на спинку стула, – повод для полицейского расследования. Он посмотрел на меня и медленно кивнул, как будто подчеркивая: все, что он говорит, полностью соответствует истине. Затем он резко поднялся с места и снова вышел из комнаты.

Я снова остался один на долгое время, но то, о чем я думал в этот раз, не выпало у меня из памяти. Я думал об этом чертовом японском виниле. Для чего они мне только сдались, эти пластинки? Звук был немного чище, басы немного глубже, но на самом деле пластинки просто выглядели круто за счет японских иероглифов на обложке. Статусная вещица. А перед кем, черт побери, мне нужно было хвастаться статусом и красоваться? Получается, теперь я переступил черту, о существовании которой даже не подозревал, и впутался в полицейское расследование, что бы это ни означало.

Часы показывали больше пяти вечера. Соревнования в Копенгагене начинались в три часа дня в субботу. Я еще мог успеть туда, если бы уехал ночным или ранним утренним поездом. Без нового белья.

Чем больше я об этом думал, тем лучше осознавал, что речь идет не просто о соревнованиях. Я обрубил те немногие социальные связи, которые у меня были с людьми, кроме некоторых людей из мира иллюзионистов. Там у меня по-прежнему оставались приятели, которых я очень хотел встретить.

Мика из Финляндии со своим смешным акцентом, ловко подменяющий карты. Чарли из Гётеборга, который казался сумасбродным и наверняка таким и был. Магнус, Петер. И еще несколько человек. Ребята наверняка еще не легли бы, если бы я приехал в Копенгаген посреди ночи, они бы сидели у кого-то в гостиничном номере, пили пиво и показывали друг другу разные карточные приемы, пока у них не начали бы слипаться глаза. Я уже сейчас должен быть в дороге. Но все еще было не поздно.

Без нескольких минут шесть дверь в комнату снова открылась и зашел охранник, а с ним двое полицейских в форме.

– Это он? – спросил один из полицейских, и я глупейшим образом посмотрел через плечо, как будто мог подумать, что он имел в виду кого-то другого.

Когда я снова развернулся к полицейским, они стояли и сверлили меня требовательными взглядами.

– Пошли, – сказал второй полицейский.

– Куда мы идем? – спросил я.

– Увидишь.

Мы вышли на улицу через задний вход. Меня посадили в полицейский микроавтобус, где уже сидел жилистый потрепанный человек с большой бородой – своим дыханием он наполнял внутреннее пространство микроавтобуса алкогольными парами. Полицейские залезли на передние сиденья, и мы покатили прочь по улице Кларабергсгатан. Когда мы проезжали Центральный вокзал, где вокзальные часы показывали десять минут седьмого, я расплакался. Было ужасно больно, ведь я должен был сейчас сидеть в поезде и возиться со своим реквизитом, быть на пути к людям и к свету.

Я прижал кончики пальцев ко лбу, вцепился в него ногтями и отдался своему горю, которое вырывалось наружу рыданиями и слезами. Через некоторое время я почувствовал прикосновение к плечу, по ощущениям прямо противоположное прикосновению безжалостной руки. Бородач тихонько хлопал меня по плечу и приговаривал: «Ладно, ладно. Все будет хорошо».

В этот самый момент мне показалось, что это самый добрый поступок по отношению ко мне, который я только переживал в своей жизни. Жизнь этого человека наверняка была значительно хуже моей, но при этом он протянул мне руку помощи, чтобы утешить. Я уткнулся головой ему в грудь, вдыхая запах перегара и мочи, и так мы и доехали до самого полицейского участка. Все это время он гладил меня по голове.