Норман Райт - Чучело

Мне в ту ночь ничего не снилось. Я даже не поняла, что пролетели семь часов, когда утреннюю тишину вновь прорезал грубый женский голос, требующий подниматься и собираться на работу.

Это была моя новая жизнь. С этим я ничего поделать не могла. Я понимала, чем быстрее я привыкну к своей новой жизни, тем скорее мне станет легче. Так мне сказала миссис Лафайет, и теперь эти слова зазвучали в моей голове совсем по-другому.

Потянулись дни, а за ними недели. Я постепенно начала свыкаться с мыслью, что из-за стен работного дома мне никогда не выбраться. Я начала свыкаться с тем, что пожаловаться здесь некому, и никто из взрослых к детям никогда не проявит ни любви, ни заботы. Здесь дети – рабочий инструмент. Если инструмент приходил в негодность его просто выбрасывали и заменяли новым. Для меня это было кошмаром, но для всех остальных – обычным делом.

Лишь обернувшись назад, я поняла, какой момент стал переломным в моей жизни. Все началось с того, что моя мама умерла, и я попала в работный дом. Так бы все и закончилось, если б не одна совершенно обыкновенная вещица – кукла моей подруги. С нее все и началось. Точнее с ее поисков.

Конец октября выдался на редкость ветреным и обильным на дожди. Никогда бы не подумала, что в октябре может быть так холодно! Ветер бродил даже по коридорам. Холод проникал под одежду, и от него не было спасения. Лишь под одеялом. От холода я все никак не могла унять дрожь в своем теле. Меня постоянно знобило и только чудесным образом, в ту осень простуда обошла меня стороной. Хотя многие в крыле девочек слегли с температурой.

Лежа в постели, я подолгу не могла согреть свои ноги. Они были как лед! Наверное, от этого и писались дети. От застуженных ног. В такие моменты я вспоминала, как мама набирала в таз горячую воду, и я опускала туда свои ноги. Там они вмиг согревались, а после этого, я хорошо спала. Но в работном доме детей не любили и никто наливать в таз кипяток для них не собирался.

В первые недели знакомств, я познакомилась практически со всеми. Только вот имена запомнила, увы, не все.

– Меня зовут Дина.

– Меня зовут Анна.

– Я Каролина Эрметт. Мне двенадцать лет.

– А я Марта.

Они все по очереди подходили ко мне в раздевалке и протягивали мне руку. Я с радостью пожимала их.

– Я Гвен.

Девочек в нашем крыле было около пятидесяти. Все разновозрастные, от совершеннолетних, до совсем еще маленьких. Год назад здесь появилась Матильда Майер. Мать этой девочки умерла, рожая ее, и с тех пор Матильда живет в работном доме, на пороге которого, собственно говоря, и родилась.

«Отсюда не выбраться»

Эти слова, сказанные мне однажды кем то, плотно засели в моей голове. Не проходило и дня, чтобы я не задумалась, а действительно ли это так. Неужели никто еще не смог сбежать из-за этих кирпичных глухих стен? В это верили все вокруг, поверила и я.

– Кто-то из мальчишек попытался, – рассказала мне Тори, когда мы вдвоем брели из цеха на обед, – но его заперли в карцере и он там умер. Звали его Йохан Грей. Несчастный ребенок.

Мимо наспрошли взрослые девочки, и мы сменили тему. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь услышал наш разговор и донес миссис Лафайет.

– Были еще попытки. – Вспомнила Тори. – Кто-то из девочек даже план побега рисовал. Но эта бумажка попала в руки активистам, а вскоре, и к надзирательница.

– И что же с ней сделали? С той девочкой.

– Высекли розгой и неделю продержали в карцере на хлебе и воде.

– Она жива? – ужаснулась я.

– Жива, – спокойно ответила Тори. – Но сошла с ума. Говорят из карцера никто в здравом уме не выходит. Еще был мальчишка. – Тори задумалась. – Ларри Гамп… Гамптен… Гампер… Я забыла его фамилию. Он тоже пытался сбежать и даже взобрался на стену. Но Ларри поймали и били палкой до тех пор, пока он не умер. Так здесь и поступают с провинившимися. Особенно с теми, кто пытается подбить других на неповиновение или побег.

В тот день я это и собиралась сделать – подбить Тори на побег. Но ее рассказы о тех страшных наказаниях, погасили мое желание как вода, гасит огонь.

– Жаль, что мы вынуждены жить в месте, где люди умирают от голода, бросают своих детей и много пьют, – рассуждала я, глядя как главный корпус работного дома неумолимо становится все ближе к нам, все больше. – Жаль что матерей наших больше нет, а вокруг смерть, болезни, нищета.

– А где-то есть место лучше? – спросила Тори.

– Не знаю, – тяжело вздохнула я. – Может быть за океаном?