Норман Райт - Чучело

Мне не нужно проситься, мне нужно сбежать.

По полу веяло холодом и казенные сандалии, выданные мне вчера кастеляншей, совсем не спасали. Мои ноги промерзли насквозь. От холода, я не чувствовала свои щиколотки и пальцы. От холода, кожу мою покрыли мурашки.

– Отсюда не выбраться, – тихо сказал кто-то из детей. Агнесса Лафайет этих слов не услышала, их услышала лишь я. – Смирись с этим.

Наш отряд, состоящий из девочек в серых одеждах, вошел в столовую, и прошел к раздаче по узкому проходу, разделявшим зал на две равные половины. С одной стороны ели мальчики, с другой – девочки. Я ни на кого не смотрела, лишь на носки своей обуви. Мне совсем не хотелось, есть, мне хотелось броситься отсюда прочь, даже если такого места нет.

Старая женщина с белой, словно остывшая пенка молока кожей, положила в мою миску жидкую массу, и я последовала за кем-то к столу. Но дети не сразу начали, есть, они ждали чего-то. Вскоре я поняла, что здесь строго накажут любого, кто притронется к еде раньше, чем помолится.

Я заняла самое крайнее место и вскоре рядом со мной села Тори Грехэм – соседка по комнате. Я была рада Тори и улыбнулась ей. Она улыбнулась в ответ, и боль вдруг начала таять в моей груди.

– Привет, – сказала я, придвинувшись чуть ближе к стене, чтобы Тори поместилась рядом.

– Привет. – Тори заняла место и кивнула мне в знак благодарности за него. – Огромное спасибо.

Вскоре началась длительная молитва. Я не знала слов, но слышала, как дети громко благодарят страну, дарующую нам кров и пищу. Кроме того, дети просили у Господа смирения перед старшими, послушания перед воспитателями, и маленькие желудки, перед столом с едой.

Когда молитва закончилась, дети кинулись к своим тарелкам. Они ели так, будто это был последний раз в их жизни! То здесь, то там я видела перевязанные головы. Возможно это те дети, которым вырезали часть мозга.

Дети-чучела!

– Ешь, – посоветовала мне Тори, заметив, что я совсем не притронулась к еде. – Иначе у тебя не будет сил на работу, и тебя накажут.

– А что делают с теми, кто плохо работает? – спросила я девочку.

Тори Грехэм показала мне свои пальцы рук. Они были сплошь усеяны глубокими рубцами. Эти шрамы были оставлены прутьями, и от них, я пришла в ужас.

Руки как у чудовища!

– Зажми нос, вот так, и просто проглоти, – добавила Тори. – Тогда ты не почувствуешь запах. Еда придаст тебе сил для работы.

– Хорошо. – Я наполнила рот холодной жижей, и проглотила. Жижа чуть не вырвалась обратно, но я удержала ее в желудке.

– Молодец, – улыбнулась Тори. – Запей скорее.

Я запила водой. Во рту от завтрака остался привкус гнилой, холодной капусты. Пахло так же не вкусно. Но оставалось еще половина тарелки. Но руки Тори Грехэм пугали меня сильнее, и я принялась доедать остатки ледяной капустной жижи.

– Чучело, – услышала я вдруг позади себя и обернулась. – Поглядите! Чучело идет!

Я увидела девочку примерно пятнадцати – шестнадцати лет. Голова ее была перебинтована, глаза широко раскрыты, а взгляд совершенно отреченный.

– Ее зовут Патрисия Рошер, – сказала Тори. – Она боялась приоткрытых дверей и всегда видела за ними красные глаза. Теперь, Патрисия не видит ничего. В ее голове пустота.

– Это ужасно! – вырвалось у меня из груди. Пальцы мои задрожали, сердце сжалось. – Что теперь ее ждет? Ее и других… чучел?

– Обычно, они исчезают, – ответила Тори.

– Исчезают? Куда?

Тори пожала плечами.

– Никто не знает, – сказала она. – Рано или поздно, они исчезают. Может быть, они не могут долго прожить после лоботомии, и умирают.

– Чучело, – продолжали дети указывать на девочку пальцами. – Не приближайся к нам, чучело. Иди и найди свои мозги!

Я почувствовала горький запах лекарств, когда девочка прошла мимо меня. Мой нос защекотал запах стирального порошка и пыльных простыней. И сырости. Я на мгновение представила, что все сидящие за столами дети – чучела с перевязанными головами и отреченным взглядом, и холод побежал по моей спине. Но зачем они так относятся к несчастной?

Что она чувствует, находясь там, за пределами своего сознания? За дверью, ведущей в безумие.

Я этого не знала. Никто из тех, кто любопытными взглядами изучал девочку с перевязанной головой, не знал, что она чувствует. Может боль, может страх, а может и вовсе ничего не чувствует. Иначе, почему она не плачет от такого обидного прозвища?

В столовую вошла миссис Лафайет, все издевательства прекратились. С появлением этой высокой темной фигуры, дети испугались и замолчали.