– Вот и стала ты теперь по закону моей, – тихо ухмыльнулся в ухо Степан, обдав запахом гнилых зубов.
Покорно, не сопротивляясь, Агафья дала вытащить себя во двор.
– Куды её? – спросил незнакомый светловолосый слуга.
– А вон, баня рядом видишь, – указал Степан. – Там и оприходуем злодейку. Ты беги, беги приказ графа выполняй. Собирай всех, а я её посторожу.
– Лады, – одну руку Агафьи отпустили из цепкого захвата, и она услышала, как торопливо удаляются шаги. Степан за волосы, за заплетённую с такой любовью и тщательностью косу потащил жертву в баню.
В бане было душно.
В бане было жарко.
В бане было тесно.
Вдоль стен стояли две простые скамейки, да весело горели дрова в печи.
– Первым-то буду всё-таки я у тебя, Агафья, – повалил девушку спиной на скамейку Степан. – Долго будешь меня вспоминать и жалеть, что всё время отказывала.
Внезапно девушка проснулась от дурного удушливого сна. Силы вернулись к ней. Обхватила руками Степана за спину и повалила набок, на деревянный пол вместе со скамейкой.
Вырвалась из цепких объятий, вскочила, схватила первое, что попалось под руку – совок и всунула в открытую дверь печи. Набрала полную гору горящих углей и швырнула, бросила с совка их все ярким метеоритным дождём в лицо Степана.
– Федьку я люблю, а меня никогда вы не получите! – закричала она громко и с надрывом и выскочила наружу.
Схватившись за лицо, покатился по полу, воя по-звериному Степан. Видимо, попали огненные снаряды ему точно в глаза, ослепили, выжгли их и лишили зрения.
Агафья выскочила из бани, оглянулась и, не заметив никого на дворе, схватила большое полено, перекатила под двери, напрочь их закупорив.
Не оглядываясь и уже не видя, как быстро зализал пламенем огонь высушенное дерево, как повалил дым из дверных щелей и маленького оконца, бросилась бегом что есть сил в сторону спасительного леса.
В одно мгновение запылала баня. И когда народ сбежался, полыхал сложенный из сосновых брёвнышек домик с забитыми паклей щелями вовсю, жаром не давая никому приблизиться. Не помогали принесённые вёдра с водой. Сквозь шум и гомон, треск горевшего дерева нет-нет, да прорывались изнутри нечеловеческие вопли заживо горевшего Степана.
Среди растерянных и огорошенных дворовых бушевал граф Воронцов:
– Бунтовщица! Убийца! Огонь пустила, человека сожгла! Собак сюда, егерей с ружьями, да бегом за ней! Живую взять. Живую ко мне привести!
Прав был граф. Не осталось шансов у Степана. Совершенно ослепший и с каждым мгновением обгоравший всё больше и больше от жадно лизавшего бока, ноги и голову пламени он сначала безуспешно пытался выбить дверь, чем только дал время огню разгореться побольше. А потом с воем и криком на коленях пополз к баку с водой, принялся зачёрпывать ковшом воду и лить её на себя, плескать наугад да не впопад по сторонам. Цеплялся за жизнь до тех пор пока пламя не сожрало верного графского слугу.
А Агафья бежала, бежала, бежала как можно быстрее так, как и в детстве, девчонкой никогда не бегала. Бежала прочь от родной деревни, прочь от людей. В сторону такой знакомой и близкой берёзовой рощи, в которой знала, где можно надёжно укрыться. Всё ближе и ближе были с каждым шагом родимые берёзки, да ещё быстрее нагонял за спиной лай собачий и разгневанные человеческие голоса.
На столб дыма, что высоко поднялся над имением, сбежалась вся деревня. Не зная о постигшем невесту несчастье, бросился на пожар и жених Агафьи, Фёдор. Вместе с другими мужиками суетился, пытаясь потушить пожар, а потом стоял в оцепенении с остальными возле дымящейся барской бани. Тут – то на него и обратили внимание его прежние завистники:
– Вот он!
– Не успел сбежать!
– Как пить дать, помог Агафье и Степана погубил!
На следующее утро велел граф собрать всех жителей Черниговки у себя на дворе, напротив пожарища. Возле обгоревшего сруба лежали на земле останки Степана. Страшные, смотреть невозможно на них было без внутреннего содрогания. Огонь скрючил, обуглил и высушил молодое тело. Согнул его вдвое и всё человеческое исказил и изуродовал.
А рядом с покойником лежал на животе с оголённой спиной распятый, привязанный крепкими ремнями к колышкам Фёдор. Справа и слева от него стояли с кнутами слуги графские, не из местных, что из города нагрянули. Стояли напротив собравшейся толпы, как в противовес ей одетые в особые одежды, лакейские зелёные камзолы.
Ещё двое удерживали едва стоящую на ногах Агафью. В пол лица растёкся огромный кровоподтёк, награда за непослушание, за то, что остановиться от страха не смогла при преследовании.
Читать дальше