Юрий Табашников - Ручки белые

– Хочу, – невольно выдохнула с воздухом мечту девушка, давно грезившая выбраться из Черниговки. Тяготила её размеренная крестьянская жизнь, когда за бесконечным и однообразным трудом не замечаешь, как садится и всходит солнце. А когда приходит срок покинуть грешную землю, то понять не можешь, куда же ушло отпущенное сверху время.

– Ты ведь знаешь, кто я? – неожиданно грозно сдвинул лохматые брови граф. Были они у него на удивление смешные. Кустистые и чёрные, а парик-то на голове совершенно белый, пудрой посыпанный.

– Знаю, конечно, батюшка. Барин ты наш и кормилец, граф Воронцов.

– Стало быть, получается хозяин всего вокруг сущего?

– Выходит так, – пожала плечами Агафья и почему-то подумала о Боге. Ему – то, что граф оставил?

– Ежели дело так обстоит, то и подчиняться мне все должны с полуслова. В том числе и ты. Не буду ходить вокруг да около, душенька. Как вошла ты, так сердце моё словно запело и как у юноши безусого затрепетало. Так уж ты мне понравилась. Только послушайся меня, ангелочек мой, – быстро и возбуждённо залепетал старый граф. – И точно поедешь со мной в столицу. Фурора наделаешь немалого! И все будут завидовать тебе нехорошей серой завистью. А всего-то для жизни беззаботной и щастливой малость малая требуется. Всего-то ничего, ничегошеньки. Скидай свой сарафан парчовый, да порадуй взор старика скрытой красотой своей.

Агафье показалось, что ослышалась она. И словно от слов барина окаменела.

– Что ж ты молчишь, душенька моя? – плотнее прижался к девушке Воронцов. Пахло от него какими-то волшебными незнакомыми запахами, духами заморскими и ещё… глубокой старостью, кожей заплесневевшей и скорой смертью.

– Как могла такая ягодка вырасти на болоте? – нетерпеливым срывающимся голосом продолжал Воронцов. Он всё время пытался прижаться к молодому телу, а девушка постепенно отодвигалась от него до тех пор, пока не упёрлась спиной в крученый налокотник дивана. Граф же продолжал наступать, привыкший брать своё и чужое с силой и нахрапом:

– Я тебя озолочу, душенька, – сухая ладонь легла на налитую грудь и жадно сжала её. Воронцов весь затрепетал.

– Нельзя так, барин, – срывающимся голосом прошептала Агафья. – Ох, нельзя так… До свадьбы нельзя! Грех великий будет обоим! И люблю я другого…

– Грех будет, если мне откажешь, – прохрипел граф. Другой рукой жадно захватил в полон вторую грудь неподатливой крестьянки.

Не в силах больше сдерживать себя, девушка оттолкнула от себя именитого ухажёра. Оттолкнуть-то оттолкнула, да силы молодой деревенской не рассчитала. До другого края большого дивана отлетело тщедушное тельце.

– Грех то, барин, – снова укоризненно и испуганно прошептала Агафья, сама ошеломлённая своей силой и слабостью барина.

– Ах ты, босячка! – черты высохшего, словно старое дерево лица перекосились, а парик сдвинулся набок, открыв часть совершенно лысой, в пятнах головы. – Силой тебя возьму! По праву хозяина!

Он навис, пристав над девушкой, схватился за край батюшкиного сарафана, да так рванул на себя, что не только лямку порвал, но и разорвал материю по шву до самого бедра.

Не колеблясь ни секунды, как никогда не раздумывала она в подобных ситуациях с настырными парнями в Черниговке, Агафья мгновенно остудила пыл поклонника увесистой пощёчиной. Да опять же силы не рассчитала. Мотнулась голова, как у куклы, а из носа кровь показалась.

Рассерженным и испуганным зверьком одним прыжком отпрыгнул граф от добычи и закричал тонко и истошно:

– Марфа, Наташка, зови дворовых! На меня напали!

Тяжело поднялась Агафья с дивана, машинально поправляя порванную одежду, и замерла, застыла, не понимая и не зная, что же ей делать дальше.

А в коридоре уже затопали слуги графа. В комнату ворвались два здоровенных парняги. Один местный, что за рощей следил и деревенских жителей к ней не подпускал, рыжий и веснушчатый детина Степан, давно положивший глаз на Агафью.

Другого она не знала. Крепкий, кряжистый, одетый в зелёную ливрею и белые чулки. Из той свиты, что приехала вместе с графом в деревню.

– Она… – весь трясясь и задыхаясь от гнева, указал граф на застывшею, словно статуя девушку. – Она… Напала на меня! Кровь пролила … Бунтовщица! Убийца!

Агафья и не попыталась сопротивляться, когда два крепких парня заломили ей руки за спину, заставив согнуться перед барином в три погибели.

– Собирайте всех дворовых! Кузнеца, пастуха, всех лакеев! Отдаю её вам, коль графа отвергнуть посмела! Пусть грех теперь замаливает. А вы задайте ей не жалеюче! Задайте так, как быки на пастбище корову бывает, все, все отлюбят! Так, чтоб до родного стойла с трудом дошла.