Елена Граменицкая - Часы Цубриггена. Безликий

Все было невинно до поры до времени, но Королёва перешла границу. Из долгоживущих, не должных причинять людям вред, Павлина по причине неизвестной и трагической уподобилась нежити, была поймана на месте преступления и строго наказана. И все за изнеможение одного юного дарования с пороком сердца. Паренек засиживался на лавочке в парке, строчил в блокноте восторженные вирши в честь Павушки и прямо таки сох на глазах.

Именно Серафима забила тревогу, заметив странную картину на дальней скамейке. Персоналу и посетителям больницы они казались обычной влюбленной парой – худенький молодой человек читает стихи, черноволосая девушка в белом халате прижалась к нему, ловит каждое слово. Никто из людей не видел тончайшую, плотную как кокон паутину, оплетшую тщедушное тело поэта, не заметил присосавшуюся к нему паучиху.

Пойманная Королёва пыталась юлить, мол, она наслаждалась исключительно возвышенными эмоциями, «служила музой», вдохновляла и не сделала ни одного глотка живительной силы, но стражи поверили ухудшающемуся анамнезу больного и свидетельству Серафимы о «намеренном одурманивании и иссушении».

Так за «растление и потребление в корыстных целях» Королёва была на пару десятков лет изолирована в Обсерваторе.

Поэт страдал, искал по больничным корпусам бесследно пропавшую возлюбленную, но остался жив.

По истечению срока Королёва вернулась и правила земного «общежития» не нарушала. Нестареющая красавица-медсестра переходила из отделения в отделение, пару раз увольнялась, работала в других больницах, дождавшись полной смены коллектива, возвращалась. Сейчас состояла операционной сестрой в кардиологии.

Серафиму Петровну она боялась, поэтому старалась лишний раз не пересекаться. Оттого появление Королёвой у палаты переломанных девочек стало неожиданностью.

Блаженная улыбка на скуластом лице (юного поэта сводила с ума именно эта диковатая монгольская красота) вызвала у Серафимы оторопь. Уж что-что, но только не блаженство должен испытывать человек, наблюдающий за мучениями больных. Павлина прильнула к косяку двери, слилась со стеной, стала почти незаметной. Никто из персонала не обратил внимания на лишний белый халат, появившийся на вешалке. Павлина и раньше умела мастерски прятаться, в парке среди «больничных» литераторов, прикидывалась скинутой на скамейку курткой или плащом, рюкзаком, авоськой с пакетами молока, любой ветошью. Так и сейчас, она застыла, почти лишилась человеческих очертаний, наблюдала за перевязкой девочки – попрыгуньи, и, сложив уточкой губы, «пила воздух».

Только теперь вместо поэтического восторга и влюблённости она вкушала человеческую боль.

– Кто это? – спросила Лариса Чайкина, свернувшая из коридора.

Неужели она разглядела среди висящих халатов Павлину? Асса маскировки?

Серафима ничего не ответила Ларисе, оставила поднос с лекарствами на тумбочке рядом с кроватью девочки и шагнула в предбанник, к вешалке – поймать пиявку на месте преступления, только Королёвой и след простыл.

Как же хорошо летом на море! Счастье начинается с раннего утра. Мама на скорую руку собирает бутерброды, фрукты, термос с чаем, папа забегает по дороге в магазин за газировкой. На берегу он закапывает пластиковые бутылки в воду, чтобы не нагрелись на солнце. Потом мастерит навес из простыни и веток, мама разгребает под ним крупные камни, стелет одеяло и говорит: «Залезай!»

Ты берёшь до дыр зачитанного Жуль Верна, гроздь винограда и ныряешь в свой «шалашик». Вот оно счастье!

Папа твой пробегает наискосок купленную по дороге газету, ищет колонку спорта.

– Ты погляди, Ельцин госпитализирован, наши генсеки сами с поста не уходят, их вперёд ногами выносят. Погибших на благо народа. Сволочь, такую страну развалил.

– Володя, говори тише, мало ли ушей вокруг, – мама шикает на отца и оглядывается.

Но пляж пока пуст. Лишь несколько отдыхающих обустраиваются вдалеке.

– Ага. Ну, вот и хорошо. Спартак победил 1 -0. Что и требовалось доказать.

Папа складывает газету.

– Хочешь, я тебе кораблик сделаю, в море пустишь? Дочь, хватит по сто раз одну и ту же книжку мусолить. Где читаешь?

Ты нехотя выглядываешь из «шалаша».

– Дункан спасся от пиратов.

– Я тебе сейчас собственный Дункан построю, отправишь его по волнам по морям. Хочешь?

– Давай!

Кораблик получается очень симпатичный, с портретом грустного Ельцина на носу и надписью «Спартак – чемпион» на корме.