Виктор Громов - Пепел революции

— Молодец, с ветром это ты здорово придумал. Все командиры оценили. А офицеры терялись в догадках, почему это вдруг ветер изменился и подул в противоположную сторону.

Кильчевский не спеша поднял оружие и направил в грудь своего врага.

— Ты сейчас умрешь.

— Да. Я не смог сделать то, что хотел, но твоя жизнь будет хуже смерти. Думаешь, тебя пощадят? Думаешь, слово Фрунзе что-то значит для ЦК, для Троцкого, для Дзержинского? Ты должен был бесславно сгинуть в Одессе, но ты бежал, ты должен был погибнуть с Колковым, но ты выпутался. Даже на Перекопе, ты по плану должен был выполнить свою работу и погибнуть от шальной пули, но и тут ты спасся. Да что говорить, недавно, на севастопольском пустыре ты унес свою жопу. Ты очень везучий, Женечка.

— А ты нет, старик.

— Мне-то что, — он пожал плечами. Я умру спокойно, а ты, бедный дурак, так и не понял, что тобой манипулируют. Господи, какой же идиот.

Он мерзко захихикал и постепенно смех перерос в какое-то клокочущее бульканье. Кильчевский решил не повторять своих ошибок снова и выстрелил почти очередью четыре раза. Звук фактически слился в один, и для людей, которые каким-то чудом могли оказаться на улице, это прозвучало, как взорвавшийся от избытка давления баллон.

Беляев упал. Несколько секунд Кильчевский стоял на месте, ожидая какой-то ловушки, или атаки тени или чего-то в этом духе, но нет, все было спокойно, а стонавшего и дергающегося старика постепенно заносило снегом.

Он осторожно подошёл ближе. Выстрелы оказались на удивление точны. Они попали в локти и колени, а поскольку, убойная силы была велика, то конечности просто оторвало, и теперь Беляев копошился на земле, и напоминал какое-то гигантское насекомое. Глаза его смотрели безмятежно и спокойно на Кильчевского, но рассудка в них уже не было, а только всепоглощающее безумие. Старик уже не мог понимать, но Кильчевский дал себе небольшую слабость и отвел душу. Он брезгливо схватился за одежду старика и оттащил его к стене, где забросал каким-то тряпьем. Потом достал из кармана небольшой перочинный нож, немного помедлил и нанес два резких удара в шею. Тот захрипел и закашлялся кровью.

— Ну смотри, сука. Я повредил тебе голосовые связки, теперь ты можешь кричать сколько угодно, никто не услышит.

Глаза старика вдруг обрели ясность и с ненавистью впились в Кильчевского.

— У тебя, дорогой мой, есть два пути. Если ты не грешил слишком много, то смерть твоя будет быстрая и легкая. Ты просто замерзнешь на улице, сам видишь, какая погода.

Он обернулся на корточках и вытер нос.

— А если карма твоя совсем плохая, то… Хм, я тебе не завидую в общем. Бродячих собак последнее время развелось дикое количество, и они, как ты знаешь, очень хорошо чувствуют кровь. Так что, добрый совет тебе напоследок — расслабься и постарайся уснуть. Так быстрее умрешь.

Он встал на ноги и грустно улыбнулся.

— Ну, бывай. Извини, если что. Может, увидимся, но вряд ли. Пока.

Когда Кильчевский выходил из переулка, то от него с диким лаем бросилась какая-то дворняга, настороженно принюхивающаяся.

Он остановился в одном из военных штабов, который после прорыва Перекопа (а то, что красные прорвали его, весь Симферополь знал уже на следующее утро) оказался брошенным. Кильчевский смотрел из окна второго этажа, как в город входят бравые конармейцы с красными звездами и деловито осматривают дома. Он был на втором этаже, поэтому, его сразу не нашли, а заглянув на первый и увидев, что никого нет, двигались дальше. Через несколько часов, когда убедился, что красные ведут себя довольно смирно и спокойно, Кильчевский вышел на улицу.

На него тут же были направлены несколько винтовок и уже хотели расстрелять, чтобы не заниматься пленными в такой мороз, как он сказал:

— Отведите меня к командарму Фрунзе.

Ответом ему был громовой хохот.

— А может, сразу к товарищу Ленину в Кремль? Ишь, чего захотел, орел. Может, ваше высокоблагородие еще чего изволит-с?

Снова был взрыв смеха, на этот раз уже более жесткий. Если ему не убедить их, то его сейчас же пристрелят.

И тут, откуда ни возьмись, к нему подошел ошарашенный комиссар, тот самый, который допрашивал его давным-давно, после пленения с Колковым. Он не мог поверить, что его знакомый прошел так много и снова попал к ним в руки.

— Вот уж мир тесен, Евгений Яковлевич, кажется. Не ожидал вас увидеть, признаться. Думал, давно вас шлепнули где-то там.

— Отведите меня к Фрунзе. Я выполняю его задание и он ждет отчет.